Жорж Сименон - Поезд

То, что сейчас происходило, никак не было связано с Жанной, не больше чем, к примеру, с обедней или с кондитерской, которую держала ее сестра, или с радиоприемниками, дожидавшимися ремонта у меня в мастерской.

Я часто говорю «мы», имея в виду обитателей нашего вагона, так как знаю, что ко многим вещам мы с ними относились примерно одинаково. Но в этом случае я говорю именно о себе, хоть и думаю, что был не одинок.

Образовалась трещина. Это не означало, что прошлого больше не было или что я отказался от семьи, разлюбил ее.

Просто в какой-то момент жизнь моя перешла в иной план, и нынешние ценности не имели ничего общего с теми, что существовали для меня в прошлом.

Я мог бы сказать, что жил теперь в двух планах одновременно, и значение для меня имел этот, новый план, с нашим вагоном, пропахшим конюшней, с лицами, которые еще несколько дней назад были мне незнакомы, с корзинками, полными бутербродов, которые разносили девушки с повязками, и, наконец, с Анной.

Я убежден, что она меня понимала. Она не пыталась меня утешать уверять, например, что жене моей и дочке ничего не грозит и что я скоро с ними свижусь.

Мне припомнилось ее утреннее замечание:

— А ты спокойный!

Она принимала меня за сильного человека; подозреваю, что потому она ко мне и привязалась. Тогда я ничего не знал о ее жизни, не считая ее обмолвки о тюрьме в Намюре, да и сейчас знаю не больше. Ясно одно — в жизни у нее нет особых привязанностей, нет настоящей опоры.

На самом-то деле она, вероятно, была сильнее меня.

На вокзале в Блуа, если не ошибаюсь, где нас опять ждала организованная встреча, она первая спросила:

— Поезд из Фюме не проходил?

— Фюме? А где это?

— В Арденнах, на границе с Бельгией.

— Здесь столько бельгийцев проезжает!

На шоссейных дорогах мы тоже видели теперь бельгийские автомобили, тянувшиеся в два ряда, один за другим, так что без конца возникали пробки. Были и французские машины, но их было гораздо меньше, особенно из северных департаментов.

Я никогда раньше не видел Луары, которая сверкала на солнце; мы заметили несколько исторических замков — я узнал их по открыткам.

— Ты здесь уже бывала? — спросил я Анну.

Она не без колебания сказала «да», сжимая мне кончики пальцев. Неужели она догадывалась, что мне немного больно, что я предпочел бы, чтобы у нее не было прошлого?

Это было глупо. Но разве все остальное не было глупо? И разве не этого я искал?

Барышник спал. Толстуха Жюли перепила и прижимала обе руки к груди, глядя на дверь с таким видом, словно ее вот-вот стошнит.

По соломе были раскиданы бутылки, остатки пищи; пятнадцатилетний паренек где-то стащил два солдатских одеяла.

У каждого было свое привычное место, свой уголок, про который он точно знал, что сможет его снова занять, когда после остановки вернется в вагон.

Мне показалось, что нас стало меньше, чем при отъезде, что четырехпяти человек не хватает, но поскольку я не считал их, то и не был уверен; я видел только, как монахини забрали от нас к себе в вагон девочку, словно мы были какими-то исчадиями ада.

Вечером в Туре нам роздали суп в больших мисках, куски отварного мяса и хлеб. Начинало темнеть. Мне не терпелось испытать ту же близость, что минувшей ночью. К тому шло, потому что Анна с нежностью поглядывала на меня.

Последние новости гласили, что нас везут в Нант, а там уж окончательно решат, как с нами быть дальше.

Кто-то бросил, заворачиваясь в одеяло:

— Спокойной ночи, друзья!

Еще виднелись огоньки нескольких сигарет; я ждал, не шевелясь, глядя на сигнальные огни, которые подчас с трудом можно было отличить от звезд.

Жеф по-прежнему спал. Рядом с Жюли послышалась тем не менее какаято возня; вдруг в тишине прозвучал ее голос:

— Нет, ребятки! Сегодня я буду дрыхнуть. Так и знайте все.

Анна засмеялась мне на ухо; мы выждали еще полчаса.

Ночью один из приютских стариков умер, который- не знаю: когда утром в Монте тело выносили из вагона, лицо его было покрыто салфеткой. На перроне находился бельгийский консул, священник прошел вместе с ним к дежурному по станции, чтобы все оформить.

Прием здесь был организован лучше — не только судя по числу дам с повязками, но и потому, что люди действительно занимались размещением беженцев.

Я надеялся наконец увидеть море — впервые в жизни. Однако вскоре я понял, что оно далеко, а мы находимся в устье реки, но тем не менее видел мачты и трубы кораблей, слышал рев сирен; неподалеку от нас из поезда высыпали матросы, которые построились на перроне и удалились походным шагом.