Татьяна Устинова: Тверская, 8

Вот вчера выяснилось, что микрофона предполагается только два. Один ведущему, а второй поздравляющему, все логично!..

– Позвольте, – сказала Марина Николаевна, – а если поздравляющий выйдет не один? У нас сколько магазинов, где, например, два совладельца? И они на все праздники вместе приезжают! Они что, микрофон будут друг другу передавать, что ли?..

Так и вышла из этих микрофонов история!.. Главное, мелочь какая-то, чепуха, а настроение может испортить и гостям, и хозяевам!

Приехавший минута в минуту издатель Волин хотел, чтобы Марина Николаевна поддержала в Российском книжном союзе его программу развития чтения, которая почти ничем не отличалась от предыдущей программы, той, что год назад предлагала сама Марина.

Несмотря на то что Марина Николаевна считала себя тертым калачом, такие вещи ее все еще изумляли.

Приехал человек, с которым они и знакомы-то «постольку поскольку», привез с собой еще одного, вовсе не знакомого! Представили его невнятно – Сидор Семенович, а может быть, Сергей Савельевич! Внятно прозвучало только могущественное словосочетание «Совет Федерации», которое, видимо, должно было поразить Марину в самое сердце, но не поразило.

Приехал человек, привез программу, которую его помощники своровали из Интернета, и теперь выдает ее за свою, да еще какой-то поддержки хочет – абсолютно искренне!.. И его нисколько не смущает, что программа сворованная.

Марина даже не дослушала до конца.

– Слав, – перебила она, глядя издателю в глаза, – ты что от меня хочешь? Чтобы я сделала вид, что ничего не понимаю, и уговорила бы всех остальных членов Книжного союза тоже сделать вид, что они ничего не понимают?

Лицо у издателя вдруг дернулось, и безупречно выбритые щеки чуть-чуть покраснели.

Тот, второй, то ли Сидор Семенович, то ли Савелий Сергеевич, с увлечением рассматривал полку, на которой у Марины стояли всякие забавные фигурки с книжками – то ли от неловкости рассматривал, то ли потому, что разговор его на самом деле не интересовал.

– Я вот что хотел, Марина... Программа чтения ведь все равно необходима, и ты сама знаешь, что народу нужно объяснить...

– Что читать полезно для ума, – закончила за него Марина. – Только ведь дело не в народе, а, Слав? А в том, что программа – это госбюджет, финансирование и всякие прочие радости жизни. Это я все понимаю. Только не понимаю, при чем тут я?!

– Марин, если ты о том, что в нашей программе многое заимствовано из твоей, так это просто мои орлы...

Марина терпеть не могла выражений типа «мои орлы»!..

– Наплевать, что эти твои орлы чужое своровали, – сказала она жестко, – это ваше дело, не мое. Но хоть воровали бы грамотно, что ли!..

Когда за Волиным и тем самым с неясным именем-отчеством закрылась дверь, Марина, насупившись, посмотрела на портрет Высоцкого, висевший в простенке. Почему-то ей было стыдно именно перед Высоцким – за то, что тот слушал такую ерунду!

Этот портрет Марина Николаевна много лет назад выклянчила у администратора театра на Таганке. В театре шел ремонт, и все портреты и фотографии за ненадобностью были свалены в какой-то подсобке. Студенты, и Марина в том числе, обожавшие и «Таганку», и Высоцкого, и Любимова подрабатывали гардеробщиками, уборщиками, рабочими сцены, неважно кем, лишь бы быть ближе к кумирам, к той кипучей, искренней, настоящей жизни, которая только и была тогда в этом театре! Вернее, не просто «была», а била, била ключом!.. Там постоянно совершались маленькие революции, там ставили Булгакова и читали Вознесенского, там можно было дышать полной грудью, жить изо всех сил, а не из-под полы!..

А когда начался ремонт, все сдвинулось с мест, было свалено в углы, задвинуто в коридоры и кое-как прикрыто газетами – хорошо, если прикрыто! – Марина решила, что портрет непременно пропадет, если его не спасти.

И она его спасла.

Вдвоем с подругой Алкой они разыскали администратора, которому было не до них и не до каких-то там портретов, и долго шатались за ним, объяснили, что им, собственно, нужно, ныли, скулили и уговаривали. Замученный администратор никак не мог взять в толк, чего они от него хотят, а когда понял, что им нужно ни контрамарок, ни прибавки к вознаграждению, которое им платили за работу в театре, а хлопочут они всего лишь из-за портрета, махнул рукой и сказал – забирайте!

Гордые, они вынесли портрет, и тащили через всю Москву, потому что в мерто с таким «габаритным грузом» их не пустили и с тех самых пор Высоцкий всегда висел у Марины в кабинете, хотя кабинетов за эти годы сменилось множество!