Андрей Ветер - Я, оперуполномоченный

– А ребята из наружного наблюдения вообще с ума сходят из-за нововведений, – добавил Веселов.

– Игорь, а с наружкой-то что? – недоумённо спросил Смеляков. – И там, что ли, всё по-новому?

– Федорчук привёл в милицейскую наружку своего человека из КГБ. Там тоже начали всё пересматривать, прививать свои порядки. Но специфика-то у нас другая! Совсем разная! Чекисты даже не понимают, как надо работать за нашей клиентурой, потому что они у себя работают с профессионалами. Они ориентированы на закладку тайника, на выемку тайника, на выявление проверочных маршрутов и всевозможных скрытных сигналов. То есть для них важно, по какой улице объект идёт, где и в течение какого времени стоит, где и когда бросает окурок и так далее. Всё это важно. Остановка объекта возле фонарного столба означает, что он может считывать какой-то знак, поставленный связником на этом столбе. А в милиции такого нет, уголовникам это не нужно. Урки – не шпионы… И наших ребят теперь заставляют в сводках указывать всё на гэбэшный манер: по какому маршруту объект двигался, где бросил папиросу, у какого столба остановился… Мне иногда начинает казаться, что КГБ просто задавить нас хочет, изничтожить. Ты слышал, что они ещё одну структуру у себя создали? Новую, против нас направленную.

– Какую структуру? И почему ты говоришь, что против нас?

– Потому что она занимается контрразведывательным обеспечением деятельности милиции. Чёрт знает что! – воскликнул Максимов. – Мы, оказывается, представляем огромный интерес для иностранных спецслужб. У нас все опера возмущаются, а нам твердят, что без такой структуры сейчас никак нельзя…

– Но это же бред.

– Бред, – кивнул Максимов. – А главное: обидно… Ребята, помню, от злости, что нас чуть ли не за врагов народа принимали, гром и молнии метали. Мы за чекистов шпионов ловим, а они нас под колпак контрразведки сажают!

– Каких шпионов?

– Да на моей памяти троих заловили, – сказал Веселов. – И недавно был случай… К Саше Бузыкину, одному из наших оперов, поступила информация. Жена жаловалась на мужа, что он её избивает, много пьёт, нервный стал и озлобленный. Видела у мужа пистолет. Саша встретился с ней, поговорил по душам, расположил к себе и, как только представилась возможность, пришёл к ней домой, чтобы посмотреть на пистолет. Но стол, где хранилось оружие, был заперт. Быстренько вызвали специалистов, отперли замок, нашли пистолет. Взяли мужика с поличным. А он, когда в камеру попал, всё недоумевал, почему его милиция сцапала, а не гэбэшники. Он агенту, который с ним в камере сидел, говорит: «Чего они меня сразу на Лубянку-то не потащили? Мудрят что-то». Слово за слово, ну и выяснилось, что он работал на секретном предприятии на Варшавском шоссе, был завербован американцами. В столе у него вместе с пистолетом хранилась уйма всяких шпионских причиндалов. Но милиция же не понимает в таких делах ничего. Обратили внимание только на пистолет, а не на фотоплёнки и прочую мелочь… А уж когда он раскололся, что на американцев работает, тут мы его и передали чекистам… Вот такая история. А теперь нам говорят, что нас надо разрабатывать. «Почему?» – спрашиваем мы. И слышим в ответ, что завербованный сотрудник милиции – очень сильный инструмент в руках иностранных спецслужб. Он ведь легко может провести оперативную установку на интересующий объект, и наружное наблюдение выставить с помощью милиции за объектом, и телефон прослушать и так далее. Но что-то я не сталкивался с тем, чтобы к кому-то из наших ребят подкатывали иностранцы. И уж если бы такие устремления западных разведок были, то давно кого-нибудь повязали и изобличили. А учитывая долгое противостояние КГБ и МВД, Андропов не преминул бы громогласно поведать об этом. Но почему-то не слышно ничего о таких случаях… Хотя среди самих чекистов – тьма-тьмущая и завербованных и перебежчиков…

– Егорушка, что ты такой насупленный? – спросила Евдокия Григорьевна.

Егор Фомин, демобилизовавшийся прошлой осенью, уныло смотрел в кухонное окно на парочку голубей, громко ворковавших на карнизе.

– Милуются, – пояснила Евдокия Григорьевна, проследив взгляд сына. – У птиц тоже любовь, как и у людей.

– Любовь, – с тоской в голосе пробормотал Егор.

– Ты что же пригорюнился, сынок?

– Да всё нормально, мам… Всё путём…

– На работе сильно устаёшь?

– Да чего там уставать-то? Баранку крутить – дело нехитрое.

Фомин работал водителем троллейбуса. Месяца два после демобилизации он отдыхал, наслаждаясь ровным течением беззаботной гражданской жизни, но затем пришлось подумать о трудоустройстве. Родной дядька привёл его в троллейбусный парк, где работал сам.