Шарль Эксбрайа - Болонская кадриль

Эмиль с достоинством, присущим хорошо вымуштрованному слуге, пытался успокоить Тоску:

- Если синьора позволит нам высказать свое мнение, то она беспокоится совершенно напрасно. Синьору Фальеро ничто не угрожает.

- А Жаку?

Вопрос сорвался с губ молодой женщины невольно, и она покраснела до ушей. Дворецкий потупил глаза.

- Мы достаточно хорошо знаем синьора Субрэя и не сомневаемся, что он с блеском выйдет из положения.

- Правда, Эмиль? Вы и в самом деле так думаете?

- Мы в этом убеждены, синьора.

- Спасибо...

Американец, англичанин, русская и карабинер увидели друг друга одновременно и в ту же секунду выстрелили. Все они были отличными стрелками. Майк получил от Наташи пулю в бедро, а сам прострелил ей плечо. Хантер оказался чуть медлительнее и не попал в карабинера, зато Морано не промахнулся и ранил его в ногу. Американец поспешил удрать, зажимая рану носовым платком, - он надеялся добраться до больнице прежде, чем истечет кровью. Наташа последовала его примеру. Только Хантер, не в силах тронуться с места, попал в руки карабинера и оказался в наручниках. При мысли о том, сколько долгих лет пройдет, прежде чем он снова приедет в Кокермаут к Дэйзи и мальчикам, на глазах у Роналда выступили слезы. Когда Силио притащил пленника в гостиную, Тоска с помощью Эмиля стала перевязывать ему рану. Нежность молодой женщины снова напомнила англичанину о заботливых руках Дэйзи, и он, не выдержав, разрыдался. Пришлось утешать его втроем, и карабинер, которого уже начали терзать угрызения совести, старался больше всех.

Звуки выстрелов привлекли внимание сержанта, и он, не желая упустить сражение, бросился к дому, но застыл как вкопанный при виде открывшегося его взору зрелища: некто ударил Субрэя по голове и, когда француз упал, вытащил у него из кармана досье. Коррадо положил револьвер в развилку ветки, стараясь прицелиться как можно тщательнее. Он понимал, что расстояние слишком велико, так велико, что не удавалось даже толком разглядеть, кто напал на Субрэя. К несчастью, прежде чем Коррадо спустил курок, похититель исчез.

Эмиль отпаивал Хантера граппой, а Фальеро предлагал немедленно позвонить в Болонью, чтобы налетчиков арестовали по дороге к городу. Дворецкий стал его отговаривать, поскольку слыхал, будто вокруг такого рода историй не следует поднимать шум и делать их достоянием публики. А кроме того, синьор Субрэй знает своих противников и, если сочтет нужным, в любой момент может потребовать их ареста. Тоска присоединилась к мнению Эмиля, тем более что это избавляло их от необходимости предпринимать что бы то ни было. Однако Фальеро, не желая уступать жене, ткнул пальцем в сторону раненого:

- А этот?

- Я думаю, его тоже надо отпустить...

Фальеро заспорил. Он не мог согласиться, чтобы люди, которые нарушили его покой, испортили ему брачную ночь и избили, остались безнаказанными. И Санто уже начал со всем возможным пылом излагать свою точку зрения, как вдруг на пороге появился сержант. На спине он нес Субрэя.

- Жак! - вскрикнула Тоска.

И, не обращая внимания на попытки мужа ее удержать, молодая женщина бросилась помогать Эмилю и Коррадо уложить на диван столь нежно любимого ею француза. Хантер не преминул воспользоваться переполохом и улизнул. А Тоска, совершенно утратив чувство реальности, покрывала поцелуями лицо Жака, даром что ее супруг надрывался от крика:

- Тоска, ваше поведение скандально! Клянусь Вакхом! Вы меня обесчестили! Это бесстыдство! Да еще при посторонних мужчинах! Вы с ума сошли! Тоска, не смейте!

Но она ничего не слышала. Видя лишь закрытые глаза, помертвевшее лицо и окровавленные волосы Субрэя, она решила, что француз мертв, и не желала смириться с потерей. Эмиль почтительно взял молодую женщину за плечи и отодвинул в сторонку, потом склонился над Субрэем и во второй раз за день начал ощупывать его голову. Все так внимательно наблюдали за каждым движением эскулапа, что побег Хантера остался незамеченным. Только карабинер, вдруг вспомнив о пленнике, выбежал в сад. Наконец Эмиль выпрямился:

- Мы полагаем, повреждений черепа нет... У синьора, видимо, очень крепкая голова! Однако, если его не перестанут колотить по макушке, в конце концов сделают идиотом... Удар нанесен рукоятью револьвера.

- Это невозможно! - возразил Фальеро. - Я проводил его до калитки, и, когда мы прощались, поблизости не было ни души!

Сержант назидательно поднял палец:

- Вот именно, синьор, вот именно!