Шарль Эксбрайа - Ночь Святого Распятия

*** Мальчик, который неожиданно прыгает на арену, когда выводят нового быка, и дразнит зверя, пока тореро и его помощники не отправят храбреца к уже поджидающим полицейским. - Примеч. авт.

**** Мужчина, человек (исп.). - Примеч. перев.

***** Ну, с Богом, Пепе (исп.). - Примеч. перев.

Я отлично знаю, что это лишь видение, но так же твердо знаю и еще кое-что: я выйду из гостиницы и, наплевав, понравится это Клифу Андерсону или нет, огорчит или нет комиссара Фернандеса, при первой же возможности сцеплюсь с подручными Лажолета.

При виде меня хозяин кафе "Лас Флорес" на Ла Пальма удивленно моргает. Значит, узнал, так что хитрить бесполезно и я сразу перехожу в наступление:

- Вы сказали полицейским, что вчера утром я пил у вас с одним человеком...

- Я не хотел сделать ничего дурного... - перебивает меня кабатчик. - И потом, ходили слухи об убийстве...

- Вы знаете того типа?

- Нет, сеньор...

Врет он или не врет?

- Мне бы хотелось его разыскать... Я уверен, что это не он меня ударил...

Кабатчик протер бокал и тщательно оглядел стекло на свет.

- Кто знает? - пробормотал он.

- Вы думаете по-другому?

- Я вообще ничего не думаю, сеньор, я продаю вино и прохладительное... Если хочешь жить спокойно, лучше всего заниматься своим делом... иначе...

- Ну?

- Иначе рискуешь нажить крупные неприятности, сеньор.

Что это - его личный взгляд или предупреждение?

- На свете нет ничего прекраснее весны в Севилье, сеньор, - добавляет кабатчик, по-прежнему не глядя на меня. - И было бы чертовски досадно провести всю Святую неделю в больнице...

Теперь уже все четко и ясно.

- Вам поручили мне это передать?

- Не понимаю, сеньор, о чем вы?

Он и впрямь, кажется, не понимает, или же - замечательный актер.

- А с чего вы взяли, будто мне грозит больница?

- Разве не на вас напали там, на другой стороне Ла Пальма?

- Это еще не причина!

- Для меня - да, сеньор.

Кабатчик взирает на меня с невозмутимым спокойствием, и, чтобы поддержать игру, я предлагаю ему выпить со мной портвейна. Парень не возражает. Выпив за мое здоровье, он вытирает губы тыльной стороной кисти и удовлетворенно вздыхает.

- Жизнь - дьявольски сложная штука для всех, кроме того, кто умеет сидеть в своем уголке и не высовываться.

- Как вы?

- Да, как я, сеньор.

- А зачем вы рассказали обо мне полиции?

Он пожимает плечами и, прежде чем ответить, снова наливает в обе рюмки вина.

- Человеку моей профессии полиция может причинить немало хлопот, сеньор. Так что лучше оставаться с ней в хороших отношениях. А потому, узнав, что с вами случилось, я тут же пошел к комиссару Фернандесу. Он мой земляк - тоже родился в Чипионе...

- А как вы узнали о несчастном случае?

- От Хуана Альгина.

И, как будто я мог не знать, кто это, кабатчик уточнил:

- От брата Марии дель Дульсе Номбре.

Я совершенно запутался и во всей этой истории понимал только одно: что чуть-чуть не отправился на тот свет. Может, юный Хуан, парень без определенных занятий, но с очень вострыми глазками, принадлежит к банде преследующего меня Лажолета? Возможно ли, что это он напал на меня? Во всяком случае, я не сомневался, что Мария тут ни при чем, хотя и не мог бы привести ни единого довода в пользу подобной уверенности. Неужто я успел по уши влюбиться в девушку, которой совсем не знаю? Осторожно, Пепе, осторожно! Вспомни, как Клиф Андерсон упорно вдалбливает новичкам: "У нас, господа, не было и не будет врага опаснее, чем женщина... разумеется, я имею в виду исключительно службу!"

- Так вы и в самом деле никогда прежде не видели того типа, что сидел со мной за столиком?

- Нет, сеньор, но вам бы надо поостеречься!

- Почему?

- У него глаза убийцы.

Я протягиваю кабатчику руку.

- Меня зовут Хосе Моралес.

- А меня - Пако Санчес. Вы бывали в Чипионе?

- Нет. А что, красивые места?

- Не знаю, сеньор, ведь там моя родина...

В память о Карлосе Лампаро я иду обедать в один из маленьких ресторанчиков Трианы. На Базарной площади больше нет бакалейной лавки отца Карлоса. Ожидая, пока мне принесут заказанные жареные бокеронес*, я разглядываю тощих бронзоволицых мужчин, сидящих за соседними столиками. С какой жадностью они поглощают дежурное блюдо - турецкий горох с жалким кусочком рыбы! Жевать они перестают, только когда говорят. И как громко! Посторонние всегда думают, что цыгане ссорятся и вот-вот дойдет до рукопашной. А мне забавно думать, что всего через несколько дней все эти задиристые петухи, облачившись в платье насаренос**, или просто так, с величайшим благоговением последуют за пасо*** Эсперансы или Младенца. По правде говоря, в Триане я чувствую себя не совсем дома. Возможно, потому что и теперь, двадцать один год спустя, помню категорический запрет родителей переходить на другой берег Гвадалквивира. Для таких чистокровных андалусцев, как мои мама с папой, здешние цыгане всегда были племенем, состоящим в родстве с дьяволом.