Ольга Хмельницкая - Сезам, закройся!

– Лариса Николаевна, – сухо сказал директор, – вы нарушили инструкцию, запрещающую уродам покидать закрытую зону.

Услышав слово «урод», Ильина дернулась, как от удара.

– Трое суток карцера, – припечатал Утюгов.

Он был скор на расправу. Парни, похожие на орангутангов и в анфас, и в профиль, шагнули вперед. Лариса отчаянно завизжала, закрывая лицо своими тонкими длинными пальцами.

По ее несчастному лицу, покрытому веснушками, потекли слезы. Ощущая, как все внутри сжимается от гнева, Ева шагнула вперед и стала перед Ильиной, закрыв ту от профессора. Даже вытянувшись вверх, она едва доставала подруге до груди.

– У нас что, фашизм? – негромко спросила Ершова, дрожа от ярости. – Рабовладельческий строй? Инквизиция? Почитайте Конституцию и Уголовный кодекс нашей страны. Вы – преступник, и я этого так не оставлю!

Глаза Утюгова сжались в две узкие щелочки.

– Волосатое тело тоже суду продемонстрируете? – спокойно спросил он.

– Да, – спокойно ответила Ершова.

– Правда?

Валентин Эмильевич расхохотался, показав желтые редкие зубы.

– И ее тоже в карцер, – махнул он рукой. – А через пару часов я посмотрю, как эта наглая девица будет валяться у меня в ногах и умолять выпустить ее на поверхность.

Орангутанги сделали еще один шаг вперед.

– Я – Ева Хасановна Ершова, лейтенант ФСБ России, – сухо сказала Ева, демонстрируя удостоверение рукой, свободной от пробирки. – И ни меня, ни Ильину вы не тронете.

Утюгов остановился.

– А ведь я это подозревал, – негромко сказал он. – Чувствовал: что-то не так, но не догадался что. Думал, вы из налоговой.

В его движениях появились мягкость и вкрадчивость, как у сытого кота.

– Значит, так, – сказал профессор, разглаживая свои редкие брови, – Ларису Николаевну в карцер на пять дней, а Еву Ершову – бессрочно. Ты там неизбежно тронешься рассудком, но никто и никогда не узнает, почему это произошло. Сошла с ума, и все тут. Андерстэнд?

Парни равнодушно сделали еще один шаг вперед.

– Вы шутите? – спросила Ева.

Парни сделали еще один шаг. Ильина заорала от ужаса и рванулась к выходу в тщетной попытке убежать. Ей это не удалось – орангутанги сбили несчастную девушку с ног. Падая, Лариса взмахнула рукой, выбив тем самым пробирку с ярко-желтой жидкостью из рук Евы.

Дзззинь!

Стеклянный сосуд описал в воздухе дугу и приземлился точно на клетку с мускулистыми крысами, зло глядящими через прутья. Через секунду грызуны оказались мокрыми, перепачканными и цветом похожими на цыплят.

– Что вы наделали, идиотки?! – заверещал директор.

Спустя мгновение Ева и Лариса оказались на полу со скрученными за спинами руками. Ильина продолжала плакать. Ершова подняла холодные глаза и посмотрела на директора. В те несколько секунд, пока пробирка находилась в воздухе, потом падала на клетку, разбивалась и обливала крыс, она успела опустить руку в карман и отправить Рязанцеву сигнал SOS по телефону.

– Володя, спаси меня, – прошептала она одними губами.

Один из парней сильно ударил ее по ребрам. Потом крепкие руки подхватили их с Ларисой и потащили вниз, на подземные этажи.

На улице уже темнело, когда Богдан вышел из бара, в котором встречался с Рязанцевым, и сел в свой «Крузер». Начинался дождь. На душе у него было неспокойно. Не заводя двигатель, Овчинников взял телефон и набрал сотовый Лизы.

– Пусть возвращается, – громко сказал он вслух. – Девочке надо лечиться у психиатра и возвращаться к нормальной жизни, а я, получается, подталкиваю ее к очередному убийству. Кроме того, как бы она ни была умна и изворотлива, дело может оказаться ей не по зубам – слишком силен противник. К тому же Утюгов находится на своей территории, и у него полно сообщников и соглядатаев. Я даже боюсь предположить, что профессор сделает с Лизой, если поймает ее на горячем!

Приняв решение, Богдан сразу же почувствовал облегчение. Правда, секунду спустя его настроение снова испортилось.

«Телефон абонента выключен или находится вне зоны обслуживания», – сказали в трубку.

– Ничего себе, – сказал Овчинников, глядя прямо перед собой. – Она выключила телефон? Немыслимо! Не далее как сегодня утром Лиза говорила мне, что никогда его не отключает.

Сердце Богдана сжал тугой обруч.

– Да, я готов был стать убийцей и отправить профессора к праотцам, но я не готов подставлять человека, который мне лично ничего не сделал, – пробормотал он. – А так… я послал девочку в самое пекло.