Марина Крамер - Карающая богиня, или Выстрел в горячее сердце

Он взял Марину под руку и повел из ординаторской.

– Погоди, Валера, – остановилась Коваль на самом пороге. – Как он?

– Ничего жизненно важного не задето, просто ушиб, а голову посмотрят завтра нейрохирурги. Сделаем томограмму, там видно будет, – откликнулась пышноволосая докторша, с любопытством глядя на странную мамашу.

– Спасибо…

В темном переходе между отделениями Валерка прижал бывшую коллегу к стене и спросил:

– Что за финт? Какой ребенок? У тебя их отродясь не было!

– Валера, это долгая песня, я не могу сейчас… ты просто помоги мне, ладно? Это мой ребенок, я тебя очень прошу… – Она ткнулась лбом в его плечо и всхлипнула, Валерка погладил ее по голове:

– Ну-ну, ты чего, Маринка? Твой так твой, как скажешь. Идем.

Он привел ее в детское отделение, в самый конец, к дальнему боксу у самого балкона, где лежали брошенные дети, «отказники», как их тут называют. В предбоксе сидела пожилая медсестра, пила чай и читала книжку в потрепанной обложке, а в самом боксе надрывались от крика шесть или семь ребятишек. Появление в палате врача не заставило сестру оторваться от приятного занятия, и Марина с Валеркой сами прошли к кроватке у окна, из которого нестерпимо сквозило, даже занавеска шевелилась и надувалась парусом.

– Вот он, – показав на сидящего в кроватке ребенка, проговорил Валерка. – Плачет…

Малыш держался обеими ручками за плохо покрашенные металлические прутья больничной кроватки, смотрел на вошедших и продолжал плакать.

Коваль приблизилась и взглянула на надрывающегося от плача мальчика, и в ней вдруг что-то перевернулось… Ребенок смотрел на нее такими же, как у Егора, глазами, полными слез. Осторожно, чтобы не причинить боли маленькому человечку, Марина взяла его на руки и прижала к себе, укачивая. Он был весь мокрый, как, впрочем, и все остальные его собратья по несчастью, но до этого никому не было дела – медсестра пила чай и читала книгу…

– Валерка, я ее сейчас грохну, – сквозь зубы процедила Коваль, еле сдерживаясь, чтобы не надавать бессердечной бабе по морде.

– Спокойно, мамаша, забирай своего и иди в коридор, я тут сам разберусь.

Марина прошла мимо медсестры, удержавшись от желания выбить из-под ее толстого зада стул, и остановилась в полутемном коридоре, по-прежнему прижимая к себе успокоившегося мальчика.

«Что я делаю? – пронеслось у нее в голове. – Что я делаю, господи, зачем?..»

Но потом вдруг Марина очень ясно поняла, что и зачем – ведь это сын Егора, его частичка, значит, это судьба. Он вернулся к ней таким образом, и она ни за что не откажется от этого ребенка, никому не отдаст. Да он никому и не нужен, скорее всего, ведь не пьющей же бабке его отдавать! В голове у Марины мгновенно созрел план, как оградить себя от маловероятных посягательств Нателкиной родни.

«Боже, скорее бы приехал Женька, скорее бы утро!»

Тем временем из бокса вышел Валерка, наподдавший, видимо, сестре по первое число:

– Ну, завтра я еще с заведующей переговорю! Заразы, как не дети тут лежат, а бичи и алкоголики! Идем, я у Ларки ключ от платной палаты возьму. Ты ведь тут останешься?

– Конечно. Ты сходи, я на посту посижу.

Пока он бегал в приемник и обратно, Марина сидела в кресле на посту, боясь шевельнуться, чтобы не разбудить уснувшего на ее руках пацаненка. В кармане куртки зажужжал мобильник, Коваль вздрогнула, но потом поняла, что это приехал Женька.

– Да, Женя.

– Ты где? – спросил Хохол.

– Я в детском отделении. Женька, он так плакал… представь, лежит в мокрых ползунках и плачет, и никто не подходит…

– Сама только не плачь, – остановил Женька. – Выйти можешь?

– Пока нет, я сижу с ним в коридоре, Валерка пошел за ключами от отдельной палаты. Я здесь останусь, с мальчиком…

– А Валерка в приемном?

– Да.

– Сейчас я с ним приду, – и Женька отключился.

Они появились через десять минут. Валерка открыл отдельную палату, отремонтированную, с хорошей мебелью, провел Марину внутрь, кивнул Хохлу, чтобы присоединялся, а потом, замкнув дверь, прислонился к ней спиной и посмотрел на обоих:

– А теперь, уважаемые, колитесь – что задумали? Чей это киндер?

– Мой, я же сказала, – укладывая ребенка в кроватку, откликнулась Марина.

– Марина Викторовна, дорогая, не лечи меня – не первый день знакомы. Ты еще на пятом курсе сделала себе одну хитрую и необратимую операцию, я ж тогда медбратом в гинекологии работал, запамятовала? Так я слушаю – чей ребенок?

Выбора не было. Кулик сказал правду – об ее операции он знал, потому что действительно работал в отделении гинекологии и дежурил в тот день, когда Марина уговорила врачей помочь ей решить проблему с нежелательными беременностями. Так что не было смысла упираться и выдумывать что-то дальше. Коваль вздохнула: