Татьяна Эльдарова - Год охотника

- Можем на веранде... - донёсся голос Франца.

- А телевизор отсюда видно?..

Егерь приволок с крыльца и выставил на круглый обеденный стол трофеи: четыре бутылки и пакет с мелкой таранью. Присел на корточки, схватил Фомкину морду в ладошки, что-то молча спросил. Тот молча ответил...

С возвращением Игоря Максимильяновича оба засуетились, завиляли, в частности Фомка (будто один из высоких бокалов, что принёс хозяин, предназначался ему).

Бурханкин споро переложил королевский халат и пижаму Франца со спинки стула на диван, плюхнулся в деревянную ложбину венского сиденья.

- Давай, Фима, включай телевизор. Посмотрим, что новенького.

- А, - вяло возразил Франц, - что там может быть...

Егерь приосанился.

- Мне интересно послушать, как живёт народ.

Франц объяснил, откупоривая бутылку:

- Мы с тобой даже не народ, Вилли, мы - население!.. А новости будут в полдень.

Но телевизор всё-таки включил.

Минут пятнадцать их уныло развлекала политическими дебатами какая-то правительственная дама, рьяно подтверждая только что сказанное Францем:

"Население не живёт, а выживает!" - скорбно вещала она, выгодно блистая против какого-то лидера с уркаганским имиджем.

Франц переключил на другой канал. Там во всех подробностях, с различных ракурсов, показывали криминальные новости. Он посмотрел, не выдержал, произнёс что-то ёмкое.

Бурханкин быстро захлопал короткими щеточками ресниц:

- Как ты сказал?

Игорь Максимильянович поставил бокал и попытался объяснить.

- Ты вот, охотовед Егор Сергеевич Бурханкин, разве не видишь, нам постоянно напоминают: в дерьме живём! Ну?.. Становится нам веселее от этой информации? Мы оптимистичнее смотрим на жизнь?..

- А чё нам на неё смотреть? - бодренько откликнулся егерь, утирая губы. - Некогда смотреть. Живём, как умеем. Может, похужее, чем раньше в телевизоре! Но в натуре - всё одно: что тогда, что теперь.

Игорь Максимильянович ядовито возразил:

- Раньше был другой госзаказ: всё у всех было распрекрасно! Теперь же - нам открыли глаза: кругом лишь канализация. И к какому месту прикажете прикладывать сию "полезную" информацию?

Пока Бурханкин кивал, громко вкушая хмель, Франц продолжал:

- Народ сам знает, где у него болит. Вы нам покажите, где выздоровело!.. Как бы ни было погано, жизнь-то всё равно происходит. Я строю, лечу, учу, учусь, сочиняю, дружу, сею, рожаю... - (Тут Бурханкин вдруг перестал кивать.) - Я люблю, страдаю и мучаюсь, пою и радуюсь. Я не только телевизор смотрю... Я ещё умею читать, а иногда и думаю...

- Ты, Фима, не путай меня! - вдруг обидчиво заявил егерь. - Ты-то чего Иванушкой рядишься?.. Учить ты мастак! Но когда ты сеял? Ты и охотишься только из удовольствия, а не для прокорма.

Он выразительно обвёл глазами прочный пятистенок и всё, чем друг-законник смог благоустроить дом. Громада-холодильник из Германии сам о себе напомнил рёвом.

Франц поморщился:

- Я же в общем смысле... Я хочу сказать, что...

- Вот и говори за себя! Ты вот как-то устроился. И даже дочь у тебя есть, подарки тебе шлёт... У меня вот - ни одной живой души на свете, кроме Волчка...

Франц уже двадцать один раз пожалел о своей внезапной откровенности.

Он сразу перевёл разговор на более понятные Бурханкину вещи:

- А где Волчок? Почему ты без него?

- Да, - вздохнул Егор Сергеевич, - Волчок в лес подался, видно, пора ему пришла. Не станет он дома помирать.

- Да он же ещё...

Бурханкин нетерпеливо тряхнул короткой веснушчатой лапкой:

- Сам только что сказал: всяк свой срок имеет.

Игорь Максимильянович поразился спокойствию, с которым товарищ отнёсся к уходу верного помощника. Поглядел на Фомкину метлу, изредка, сквозь сон, лениво выбивавшую пыльную морзянку из-под стула.

Кто знает, по какой дорожке покатились бы невесёлые мысли Франца, если бы он был один. Но Бурханкин не собирался уходить, хотя пиво было выпито да рыбка съедена.

Франц предложил ему новую тему для разговора:

- Вилли, почему принято считать, что финал счастливый, как сейчас модно говорить, "хеппи енд", - если оканчивается всё свадьбой? Тебе не кажется, что главные злоключения героев - впереди?

Бурханкин глубокомысленно сдвинул бровки, рассматривая на тёмной клетчатой клеёнке золотистую шелуху тарани.

- Ты о каком кино говоришь?

- Да неважно! Книга, фильм, спектакль - какая разница, я тебя о сути спрашиваю...

Бурханкин был не согласен:

- Вот и очень как раз это важно. Потому что в книжках - одно, а в жизни...