Шарль Эксбрайя: Очаровательная идиотка

Столь глубокое непонимание лишало Гарри дара речи. Он думал о Багдасарьяне, о его срывающемся голосе и о смертельной опасности, о которой его предупредил армянин. В полном отчаянии от собственной беспомощности, молодой человек встал.

— Неужели вы так и не захотите ничего понять? — пробормотал он.

— Но… что именно?

Вместо того чтобы ответить миссис Лайтфизер, Гарри предпочел воззвать к ее дочери:

— Дорогая, я мерзавец! И мне стыдно!

— О нет, Гарри! Умоляю, не надо начинать все сначала!

— Я вас обманул, Пенни… мой отец никогда не сидел в тюрьме!

— Что ж, так оно гораздо лучше, верно?

— А документ, который я уговорил вас взять… нет, хуже того, украсть из сейфа сэра Реджинальда Демфри, на самом деле касается безопасности всего западного мира!

Девушка рассмеялась.

— Безопасности всего западного мира? И только-то? Но, Господи Боже, что бы вы стали с ним делать?

И, повернувшись к матери, она добавила:

— Непостижимо! И откуда он все это берет!

Глядя на двух смеющихся женщин, смеющихся в тот самый миг, когда к ним, без всякого сомнения, приближается самая ужасная смерть, Комптон чувствовал, что у него опускаются руки. Какой смысл сопротивляться неизбежному? Он решил выйти на лестничную площадку и ждать. Может быть, те, другие, удовольствуются только его жизнью?

— Прощайте, Пенни… я вас очень любил и не сомневался, что мы были бы счастливы вместе… И с вами тоже, миссис Лайтфизер, поскольку, я уверен, из вас получилась бы самая замечательная теща на свете… Вот только я совершил ужасно дурной поступок… а теперь об этом жалею… Вероятно, я не так, как надо, воспринимал мир… А еще точнее — был круглым дураком. Но за ошибки надо платить, и я заплачу. Пенелопа, когда я отсюда уйду, крепко заприте за мной дверь и немедленно позвоните в полицию… Обещаете?

— А почему вы уходите, Гарри?

— Я надеюсь, что, расправившись со мной, они оставят вас в покое. Прощайте!

И, прежде чем женщины успели его удержать, Комптон бросился к двери, но, распахнув ее, столкнулся с весьма элегантным молодым человеком. В руке он держал револьвер.

— Весьма сожалею, мистер Комптон, — с изысканной вежливостью начал он, заставив Гарри снова отступить в квартиру, — однако я вынужден помешать вашим намерениям. К несчастью, у вас хранится документ, который мне очень нужен.

— Клянусь вам, у меня его нет!

— Очень досадно… В таком случае, он, очевидно, у мисс Лайтфизер?

Миссис Лайтфизер остолбенела от удивления, зато Пенелопа воскликнула:

— Но… я вас знаю!

— Тем хуже для вас, мисс!

— Почему?

— А потому что вы принуждаете меня к действиям, которые мне внушают глубочайшее отвращение.

— Например?

— Убить вас… равно как и вашу почтенную матушку, которой я выражаю все возможные сожаления…

— Невероятно! — возмутилась миссис Лайтфизер. — С какой стати все словно сговорились нас убить? На днях — тот липовый полицейский инспектор, сегодня — этот джентльмен, которого я вижу первый раз в жизни!.. Я полагаю, все это уже перешло допустимые границы!

Гость вдруг перестал улыбаться.

— Прошу прощения, но у меня не так уж много времени. Я хочу получить документ, вот и все. Ну, отдадите вы мне его или нет?

Пенелопа глупо захихикала.

— Вот смеху-то… Все требуют эти бумаги, но кому они принадлежат на самом деле — неизвестно!

— Вас это не касается. Где документ?

— Откуда же мне знать?

— А вот об этом я не имею ни малейшего понятия… Но предупреждаю: если через минуту вы мне не скажете, где досье «Лавина», я застрелю вашу мать…

Осторожно толкнув дверь в квартиру миссис Лайтфизер, инспектор Картрайт услышал последнюю фразу и, таким образом, сразу узнал голос. Он так удивился, что едва не выдал своего присутствия. Как только советский агент направил пистолет на миссис Лайтфизер, инспектор вытащил свой собственный.

— Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять… — отсчитывал незваный гость.

Из коридора Картрайт видел бледное лицо Комптона. Его восхитило то, как молодой человек улыбнулся Пенелопе, словно пытаясь ее утешить. Хороший парень… тем более что он-то ведет честную игру и ни о чем не догадывается…

— Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять, тридцать…

Полицейский заметил, как миссис Лайтфизер напряглась. Не стоит подвергать ее слишком большому риску.

— Довольно, Фаррингтон! — приказал он.