Шарль Эксбрайя - Овернские влюбленные

— Не может быть! — выдохнул инспектор.

— Да, Лакоссад, от него меньше чем от кого бы то ни было можно было ожидать столь экстравагантного поступка, но таковы факты, и доктор Периньяк, сделав заключение, уже выписал свидетельство о смерти. Вам остается лишь подтвердить его заключение и принести наши соболезнования семье.

— Но я не понимаю, зачем…

— Дорогой мой, — прервал его комиссар, — мы живем, к сожалению, может быть, не в вашей очаровательной и всегда… как бы это сказать… немного еретичной Тулузе. Увы, овериды — это суровые пуритане и не мыслят своей жизни без предрассудков. А как вы знаете, самоубийца, по крайней мере теоретически, отторгается от лона церкви. Хороший тон — считать, что человек из приличного общества мог решиться на подобный шаг лишь в минуту помрачения ума. Это всех устраивает и никому не вредит. Итак, я жду от вас рапорта… как бы это сказать… не слишком противоречащего медицинскому заключению. Отметьте, например, что с некоторых пор покойный выглядел мрачным и… Ну, да сами знаете всю эту музыку. Я думаю, вы не будете возражать, если Парнаку-старшему устроят отпевание в церкви?

— Нисколько.

— Что ж, вот и отлично. Попозже зайдите все-таки сюда и расскажите о своих впечатлениях. Я жду вас здесь.

У Парнаков Лакоссада встретил доктор Периньяк. Мужчины давно знали и даже уважали друг друга, хотя и принадлежали к разным кругам общества и встречались не чаете.

— Если б не эти трагичные обстоятельства, я бы сказал, что счастлив видеть вас, инспектор.

— Я тоже, доктор, уверяю вас.

Врач повел полицейского в комнату покойного.

— Как и положено, я запретил что-либо трогать до вашего прихода.

— Вы очень мудро поступили, доктор.

— Признаться, у меня лично не вызывает сомнений, что это самоубийство. Взгляните на коричневый кружок вокруг раны. Мне вряд ли стоит объяснять вам, что это следы пороха, и, значит, дуло было прижато к самому виску.

— Кто-нибудь слышал выстрел?

— Насколько я знаю, нет.

— И как вы считаете, в котором часу наступила смерть?

— Приблизительно часа в два-три ночи. Точное время может показать только вскрытие. Но зачем?

— Больше всего в этой истории меня удивляет, что в ночной тишине звук выстрела не перебудил весь дом.

— Как человек воспитанный, мсье Дезире не пожелал тревожить близких даже своей смертью и потому обернул револьвер простыней. Я не сомневаюсь, что обнаружил бы в ране фрагменты ткани. А револьвер лежит у ваших ног.

Лакоссад нагнулся и, осторожно обернув платком, поднял оружие.

— Что ж, доктор, думаю, мне тут почти что нечего делать. Он не оставил какого-нибудь письма или записки?

— Насколько мне известно, нет.

— Ну хорошо, тогда до встречи, доктор! Пойду задам пару-другую вопросов тому, кто первым обнаружил тело, — надо же хоть что-то написать в рапорте.

— До свидания, инспектор.

На сей раз Лакоссада встретила Мишель. Пробормотав все полагающиеся соболезнования, тот поглядел на девушку и решил, что у Франсуа совсем недурной вкус. Потом полицейский попросил привести к нему того, кто утром первым вошел в комнату мсье Дезире. Мишель проводила инспектора в маленькую гостиную и тут же послала к нему Агату. Увидев эту Юнону, посвятившую себя конфоркам, он был восхищен могучими формами, и ему подумалось, что подобная величавость, почти совершенно утраченная в наши дни, должно быть, и придавала женщинам прошлого такую непобедимую уверенность в себе, что никакие бури не могли поколебать их невозмутимого покоя.

— Как вас зовут? — обратился он к царице плодородия.

— Агата Шамболь.

— Когда вы родились?

— В тысяча девятьсот тридцать втором.

— Где?

— В Польминьяке.

— Расскажите мне, пожалуйста, поподробнее о том, как вы обнаружили утром господина Парнака.

— Да тут и говорить-то вроде нечего…

И Агата все подробно рассказала.

— Это вы обычно будили мсье Дезире? — спросил инспектор, когда кухарка умолкла.

— Каждый божий день, вот уже четыре года.

— Я не совсем понял, постучали вы, прежде чем войти в комнату, или нет?

— Если я и стучала, то больше для виду, ну просто потому, что так полагается. Когда мсье Дезире спал, его и пушка бы не разбудила, не то что стук.

— Вот как? И он не запирал дверь на ключ?

— Никогда! Бедный мсье Дезире боялся, что ему станет плохо и никто не успеет прийти на помощь… а потому не только дверь не закрывал, но и одно окно держал приоткрытым и летом и зимой…