Магдален Нэб - Фамильные ценности

— Катерина сменила замки! Можете себе представить? Запертые двери, привратник! Ее предали. Оливия еще не знает этого, но она даже не сможет войти. Хорошенькое возвращение домой, и это после того, что ей пришлось вынести. Послушайте, я собираюсь предложить ей погостить у меня неделю-другую под тем предлогом, что у меня живет Тесси и для здоровья собачки гораздо полезнее деревня, а не город. Если хотите, чтобы Оливия что-нибудь сделала, скажите, что это пойдет на пользу кому-то другому. Она о себе совсем не думает. И вы должны поговорить с Лео. Он не слишком откровенен с людьми, но, возможно, с вами…

— Ну… он разговаривал со мной, однако обстоятельства были чрезвычайные.

— Они и сейчас чрезвычайные. Оливия — сильная женщина. Она выдержала испытание, как никто другой не смог бы, сейчас и болезнь отступила, она спокойна и счастлива. Но кто защитит женщину от собственных детей, особенно если любить их так, как любит она? Если она узнает, что происходит, это убьет ее. Как вы думаете, она читала то кошмарное интервью?

— Да. Ей показали газету.

— Насколько я знаю Оливию, она не поверила. Она всегда защищала Катерину, хотя в глубине души, наверное, догадывается… А вот Лео! Одна мысль о том, что он не желает ее возвращения, может ее убить!

Фотографы вышли из палаты. Катерина неотступно следовала за ними, рассказывая, через какой ужас она прошла и как из кожи вон лезла, чтобы помочь своей дорогой мамочке. Фотографы, за исключением рыжеволосого коротышки, который продолжал снимать ее, явно скучали.

— Боже всемогущий! — только и произнесла Элеттра, и они вошли в палату.

Медсестра закончила мерить давление, неодобрительно взглянула на новых посетителей и проворчала:

— Она очень устала.

Оливия выглядела не просто уставшей. На подушках лежала совершенно разбитая женщина с осунувшимся, искаженным лицом. Старуха. Тем не менее она подняла руку, приветствуя подругу.

— Оливия! Что тебя расстроило?

— Все в порядке, честное слово. — Голос был слабый и скрипучий, но она даже попыталась улыбнуться, хотя это больше напоминало гримасу.

— Здесь инспектор, я, правда, не знаю зачем. Зачем вы пришли? — обратилась Элеттра к Гварначче.

— Я принес черновик заявления, чтобы графиня могла проверить его и добавить что-нибудь, если вспомнит. Потом я дам ей исправленный экземпляр на подпись.

— Я не могу… не сейчас. Я… Простите… — Оливия часто задышала, словно пытаясь кашлянуть.

— Я думала, тебе стало легче. Может, позвать сестру? — забеспокоилась Элеттра.

— Нет. Пожалуйста, не надо. Просто болят язвы на лодыжке… такая боль… простите. Я хочу спать. — Она закрыла глаза.

Они посмотрели друг на друга и вышли.

Элеттра зашагала по больничному коридору с такой скоростью, что инспектор с трудом за ней поспевал.

— Извините, мне надо бежать, я оставила в машине трех собак. Вы же понимаете, что дело не в лодыжке. Возможно, раны еще причиняют боль, но я видела сама, что все они быстро заживают. Думаю, она расстроилась, потому что узнала.

— Вероятно.

— Лодыжка — просто предлог.

— Само собой. Я не сказал бы ей, вы же понимаете. Должно быть, большое облегчение для нее иметь удобное объяснение своим страданиям. Больница, журналисты, да еще мы — ей некуда спрятаться.

— Думаю, вы правы. Когда болит душа, легче всего сослаться на больную лодыжку. Мне надо идти. Спасибо вам.

За что она благодарила? Казалось, она всегда рада встрече с ним, как, впрочем, и он сам. Не торопясь он направился к своей машине, размышляя, поехать ли прямо в палаццо Брунамонти и попробовать поговорить с сыном или же будет разумнее сначала пообщаться с Патриком Хайнсом. Проблема состояла в том, что инспектор прекрасно понимал: Хайнс проявит крайнюю осторожность, вмешиваясь в отношения Оливии с ее детьми, и он уж точно не захочет, если не сказать — побоится, разозлить дочь, которая вполне способна предъявить вымышленную версию известных событий. А если ей взбредет в голову привлечь его, инспектора, как свидетеля? Что он сможет заявить? Что увидел, как Хайнс покидал дом, и обнаружил Катерину практически обнаженной, когда вошел? Нет. Надо поговорить с Леонардо. Но как…

— Инспектор? — Лео стоял справа от машины. — Надеюсь, вы не возражаете. Я видел, как вы входили, когда я подъехал, и подождал. Не могли бы мы немного поговорить?

— С удовольствием.

Они медленно прошлись до конца стоянки и начали ее обходить. Дважды обогнули парковку, прежде чем инспектор позволил себе подтолкнуть собеседника нарушить затянувшееся молчание: