Магдален Нэб - Фамильные ценности

Пока я выкарабкивалась из спального мешка, вытягивая цепь так быстро, что от боли перехватило дыхание, я обнаружила, что земля под палаткой размыта и ее перекосило. Я закричала. Никто не отозвался, и я, к своему ужасу, вспомнила, что Лесоруба рядом нет. Он сказал однажды, что мне нечего бояться, когда я остаюсь ночью с двумя другими охранниками, потому что, покормив меня и поев сами, они устраиваются играть в карты и напиваются до оцепенения. Я снова очень громко крикнула, вспомнив, что затычки в ушах могли сыграть со мной злую шутку и мой крик был тише, чем мне казалось. Никто не пришел. Да был ли там кто-нибудь? Меня не кормили с тех пор, как в полдень ушел Лесоруб. Сколько я спала? Может быть, уже ночь? Может, они слишком пьяны и не слышат? Я была совершенно сбита с толку и начала паниковать от мысли, что в палатке я как в ловушке и могу утонуть.

Я испустила последний громкий вопль. Если бы здесь был хоть кто-нибудь, меня бы наказали и за вполовину меньший шум. Ничего. Только грохот грома и вода, которая лилась ручьями в моей темноте. Пока я искала застежку палатки, мне пришла в голову мысль, что, если бы действительно была ночь, меня не только уже покормили бы, но и сковали цепью запястье. Я открыла молнию, встала на колени у выхода, боясь выбраться наружу, и позвала на помощь. Никто не пришел.

К сожалению, пластыри на глазах были сравнительно новые и хорошо прилегали вокруг носа. Я не решилась их сорвать. В панике я забыла, что меня все равно убьют и правила потеряли смысл. Привычка к повиновению была слишком сильна. Даже в такой момент потребовалось усилие, чтобы совершить непозволительную вещь, которую я обещала Лесорубу никогда не делать: я отлепила пластырь около носа и ослабила его, потом подняла лицо и выглянула из-под прокладок для глаз. Я всматривалась в темноту. Меня поливал дождь. Я не видела ничего, ничего! Что произошло? Почему никто не идет? Я схватилась за цепь и выползла наружу, руки скользили в мокрой грязи. Я ни разу не видела пространства за пределами палатки. Внутри моя вынужденная слепота не имела значения: я и так точно знала, где что находится так же хорошо, как если бы видела. Снаружи для меня царила пустота. Я знала лишь один предмет — мое дерево. Шум дыхания отдавался в голове. Я подняла цепь и натянула ее перед собой. Когда я добралась до дерева, ощущение его мокрого ствола доставило мне радость. Я долго стояла, обхватив его и уткнувшись лбом в мокрую кору, это меня успокоило. Цепь и дерево — все, что осталось у меня в этом водовороте, выбросившем меня на берег. Может, они решили просто оставить меня здесь, вместо того чтобы убивать? Не все ли им, в конце концов, равно? А вдруг они поняли, что денег не будет, и попросту удрали в спешке?

Какой бы ни была причина их исчезновения, для меня в том разницы теперь нет… На меня могут напасть дикие кабаны и сожрать живьем, подумала я, но это была только мысль, которая не произвела на меня большого впечатления, поскольку я не могла себе такого представить. Разница состояла в том, что Лесоруб мне солгал. Он обещал вернуться. «Я за тебя отвечаю». Он обещал и подвел, и это было невыносимо. Крепко держась за драгоценное дерево, брошенная своими похитителями, своими детьми, своим доверенным палачом, я опустилась в грязь и дала выход поднимающимся изнутри бесслезным стонам. Они отдавались у меня в голове, и много часов только их шум и дерево составляли мне компанию.

Потом что-то изменилось. Сквозь ритмичные животные стоны в голове пробились другие шумы. Я не могла остановиться, это было выше моих сил, но попыталась понять, что еще я слышу. Не гром, а приглушенные «пым-пым-пым» издалека и близкое жужжание. Что-то еще. Ниже лба, все еще прижатого к коре дерева, появился серебристый свет. Продолжая одной рукой цепляться за драгоценное дерево, я ковырнула пластыри, подняв их выше. Дождь перестал, наступил рассвет.

Я обнаружила, что мне сложно встать, и уцепилась за дерево. Крепко держась за него, я подняла голову, чтобы выглянуть из-под ослабленного пластыря. Рядом кто-то был! Большие коричневые резиновые сапоги, ноги в зеленовато-коричневых брюках, блестящее дуло автомата. Он должен был заметить, что мои глаза открыты! Я совершила непростительное: увидела человека, убежище позади него, стол, других людей — спящих. Лесоруб вернулся, а я не оправдала его доверия. Я отвернулась, натягивая пластыри вниз, как ребенок, которого застали с пальцем, засунутым в банку с вареньем.

— Мои глаза были закрыты! Я ничего не видела, ничего. Пожалуйста, пожалуйста, простите меня! — Я не сопротивлялась, когда он схватил меня, только опустила голову и умоляла: — Пожалуйста…