Магдален Нэб - Фамильные ценности

— Катерина! Сделай так, чтобы это была неправда. Я стараюсь быть сильной. Я хочу жить, и я смогу, но только если ты останешься со мной. Не бросай меня. Не… И Лео, величайшая радость моей жизни, я сражалась с твоим отцом и всей его семьей, они хотели, чтобы я сделала аборт, ведь Брунамонти не может жениться на иностранке. Но я никогда не рассказывала тебе об этом, потому что ты мог сказать, как всегда говорил, когда был маленьким и несмышленым: «Я не просил меня рождать». Но ты просил. Я слышала тебя. Услышь и ты меня, Лео! Помоги мне, пожалуйста. Не оставляй меня одну в темноте… Патрик, где ты? Что случилось?

Никто мне не поможет.

Нет, я не произнесла этих слов даже мысленно, но я была раздавлена, уничтожена. Эти слова выходили из меня судорожными вздохами, как из больного животного. Не знаю, сколько это продолжалось, потому что я рыдала без слез даже во сне. Кто-то — думаю, Лис — открывал палатку и будил меня ударами, потому что я производила слишком много шума. Наверное, это продолжалось до утра, я не помню, чтобы в тот день меня еще кормили. Следующее, что я помню, — это опять завтрак. Ночью прошел дождь, и я почувствовала сырую землю и траву, когда ставила поднос. Солнечный свет коснулся лба, я услышала птичье пение. Я вдруг ощутила внутри какое-то умиротворение. Решение принято. Я умру, а значит — можно сложить меч. Моя битва окончена, больше не о чем волноваться. Можно полностью сосредоточиться на существовании. Ничто не имеет значения, кроме маленького кусочка хлеба, размягчающегося во рту, солнечного тепла, пения птиц. Я сожалела только о том, что прежде не умела так жить, по достоинству оценивая все, что и есть жизнь, все ее горести и проблемы. Это было не сражение, которое необходимо выиграть, а удивительное состояние, которым нужно было насладиться до конца.

Я оставалась спокойной, несмотря на то что мои охранники, особенно Лис и Мясник, были чрезвычайно возбуждены и вымещали свое возбуждение на мне. Однажды я потянулась за едой и нащупала в миске несколько гладких металлических предметов. Это были пули.

— Может, захочешь выбрать свою?

Я отвернулась от ненавистного резкого запаха Лиса, который говорил, наклонившись близко к моей щеке. Значит, они собираются пристрелить меня. Возможно, они сделают это в воскресенье утром, когда шум может остаться незамеченным. Я смирилась с тем, что они убьют меня, но до этой минуты не задумывалась как. Я дождалась прихода Лесоруба и спросила, нельзя ли это сделать как-то иначе:

— Я всегда так боялась ружей. Не могли бы вы сделать еще кое-что для меня?

— Я специально просил босса. Он против, потому что мы сможем сделать это только в день, когда охотятся. Я уговаривал его ради тебя. Это быстро и надежно. Ты не будешь страдать.

— Я буду страдать до того. Я не хочу, чтобы меня пристрелили, как животное.

— Ты даже не увидишь ружья. У тебя глаза заклеены.

— Но я его услышу. Я слышу, как охотятся, немного. Я слышу ваш голос, если вы близко.

— Ты не услышишь выстрела, потому что пуля уже будет у тебя в голове. Ты умрешь раньше шума.

Я поверила, но протестовала до тех пор, пока он не согласился сильно ударить меня по голове и затем, когда я буду без сознания, удушить.

— Это будете вы? Никто больше не прикоснется ко мне?

— Это обязательно буду я. Я за тебя отвечаю.

— Когда вы сделаете это?

— Вероятно, послезавтра.

— Вы снимете пластыри, чтобы я могла увидеть вас и попрощаться?

— Нет.

— Потому что, если я смогу видеть, у вас не хватить мужества сделать это?

Я вспомнила, как он называл меня «синьора» всякий раз, когда я была без повязки. Сейчас он не ответил, только сказал грубо:

— Полезай в спальный мешок. У меня дела.

Я застегнула молнию так высоко, как смогла, и он сделал то, чего никогда прежде не делал. Очень мягко он сложил мои руки и цепь в спальный мешок и застегнул его до верха.

— Дождь все еще идет. Ночь будет холодная. — Лесоруб говорил, и я чувствовала на щеке его дыхание.

— Почему вы жалеете меня? Из-за того, что я скоро умру?

— Нет. Не слишком много думай о той статье в газете. Газетчики всегда врут. Все очень просто. За тебя не платят, ты умираешь. Но не следует верить всему, что они понаписали.

Он жалел меня, потому что я была не нужна моим детям. Я слышала, как он выскользнул из палатки, и захотела окликнуть его, попросить остаться со мной, утешить, прикоснуться ко мне. Я все еще чувствовала его дыхание на щеке, его сладкое, пахнущее лесом дыхание. Он собирался убить меня, а я желала его. Кажется, никогда в жизни я не желала мужчину так сильно. Это был приступ боли, мучение. Простите, я шокировала вас…