Анатолий Безуглов - Чёрная вдова

Лена в какой-то нервной лихорадке вынимала из трельяжного ящика свои украшения — клипсы, серёжки, браслеты, кольца, нитки жемчуга, броши. Все это было в основном недорогое, для разных нарядов. Подарки самого Глеба, его и её родителей. Но драгоценности, что хранились в футлярах с монограммой, исчезли. Кроме перстня, который Лена надевала на концерт.

— Видишь, нет! — истерично крикнула она, демонстрируя пустые коробки.

— Нету!

— Успокойся, Фери! — проговорил Глеб. Он побледнел, на лбу резко обозначились две продольные морщины. — Может, ты сунула куда-нибудь? Вспомни!

— Что я, чокнутая, да? Перед отъездом на концерт видела! Понимаешь, тут все лежало, на месте!

Швырнув пустые футляры на трельяж, она прижала кулаки к глазам и тонко заголосила.

— Фери, Фери… — растерялся Глеб. Он обнял жену за плечи, но она оттолкнула его, плюхнулась на постель и заплакала навзрыд.

— Что… скажу… папе? — сквозь слезы выдавила она из себя. — Прокутили, да?

У Глеба на скулах заходили желваки. Он зябко поёжился, переступая с ноги на ногу.

— Ну, делай же что-нибудь! — взвизгнула Лена. — Чего стоишь? Конечно, это не твоё!

— Заткнись! — вдруг заорал Глеб.

Лена от неожиданности замолчала и со страхом посмотрела на мужа.

— Прости… — пробормотал он. — Прости, Фери… Я понимаю… Но нельзя же так убиваться. — И стал гладить её по голове.

Лена схватила его руку, прижала к губам.

— И ты извини, — тихо прошептала она. — Я вела себя отвратительно. Дурочка, это точно. Но… Это ведь не какая-нибудь бижутерия! Сам знаешь — бриллианты, платина, золото. Отец с ума сойдёт!

Глеб распахнул шкаф.

— Ты что? — удивилась Лена.

— Нас обворовали! Понимаешь, здесь кто-то был! — зловеще-спокойно сказал он.

И только теперь до неё дошёл жуткий смысл происшедшего. Лена встала и принялась вместе с мужем осматривать вещи.

Его и её кожаные пальто висели на месте. Мохеровая шаль и свитер — тоже. Нетронутыми остались и многочисленные платья Лены, коробки с туфлями, костюмы Глеба, его кожаный пиджак и ни разу не надёванные мужские немецкие сапоги «саламандра».

— Тут все вроде цело, — мрачно констатировал Глеб. — А в комнате?

— Глеб, вода! — вспомнила Лена.

Со словами «ах, черт!» он побежал в ванную. И вовремя. Пенная шапка уже вываливалась из ванны. Глеб закрыл краны и вернулся к жене.

— Оденься, — сказала она. — Простудишься.

Он натянул на себя спортивный костюм «адидас», и оба супруга пошли ревизовать большую комнату.

Первым делом занялись стенкой. Лена дотошно пересчитывала хрустальные вазы, фужеры, наборы с богемскими рюмками и бокалами. Затем осмотрела ледериновые коробки с серебряными столовыми приборами.

Все было на месте. Как и прочие дорогие и недорогие безделушки: фарфоровые статуэтки, настольные зажигалки, паркер с золотым пером, китайское блюдо семнадцатого века, севрский сервиз.

Радиоаппаратура — а она стоила очень дорого, все японского производства: «сони» и «джи-ви-си» — не заинтересовала вора.

— Смотри, и дублёнка моя здесь, — показал на вешалку в прихожей Глеб.

— Наверное, фасон не понравился, — мрачно сострил он.

— Ты ещё шутишь, — вздохнула Лена.

— Что же теперь — вешаться? — усмехнулся муж. — Но как они вошли? — Он осмотрел входную дверь, замки. — Вроде все цело.

— Что гадать, — сказала Лена и, неожиданно для себя, решительно произнесла: — Вот что, Глеб, звони-ка Игнату Прохоровичу! Срочно!

— Погоди, — отмахнулся он.

— Так время!.. Понимаешь? Время дорого! Воры успеют скрыться!

— Не волнуйся, — осклабился Глеб, — уже скрылись.

— Ну, знаешь! — возмутилась Лена.

— Ради бога! Пожалуйста! — Глеб направился в комнату, снова начиная злиться. — Сейчас примчится куча милиционеров, начнутся вопросы, допросы. — Он снял, трубку. — Только я хотел бы знать, как к этому отнесётся Антон Викентьевич?

— А как? — удивлённо спросила Лена. — Я думаю, папа поступил бы именно так.

— Ты уверена? — Глеб, играя трубкой, внимательно смотрел на жену.

И Лена вдруг почувствовала, что твёрдой уверенности на этот счёт у неё нет.

Она почему-то представила себе не отца, а бабушку. Бабу Лику, Леокадию Модестовну. Властную, надменную старуху, которая в свои восемьдесят лет ходила прямо, гордо неся красивую седую голову. И этот вензель на футлярах

— Леокадия Гоголева — ассоциировался у Лены с чопорностью и загадочностью матери отца.

Баба Лика занимала отдельную комнату — самую светлую в квартире. Лену приучили входить к бабушке только с её разрешения. Но Лену туда и не тянуло, хотя у Леокадии Модестовны было множество диковинных, красивых вещей. Ширма, обтянутая шёлком, разрисованная хризантемами, фарфоровый божок с монгольским лицом, который долго качался, если его тронуть; веер из чёрных пушистых перьев: негритёнок в чалме, атласных шароварах и с серебряной саблей в руке; альбом семейных дагерротипов в красном сафьяновом переплёте.