Анна Малышева: Озноб

– Кто-то! – иронически воскликнул Сергей, тоже покидая свое место. – Ну конечно, это должен быть я! Кто еще мог получить деньги?!

– Что там было, в этой бутылке джина? – Ирина рылась в сумке в поисках кошелька. – У нее вообще, есть шансы выжить?

– Где она?

Женщина положила на стойку деньги за кофе и пошла к выходу. Сергей еле поспевал за ней, умудряясь на ходу расточать прощальные кивки и улыбки барменше и знакомым официанткам. Когда они вышли из зала, он схватил женщину за руку:

– Нет, это уж слишком, что ты себе позволяешь? Бросаешь такие обвинения, а потом уходишь как ни в чем не бывало? Куда ты ее отвезла?

– В больницу, разумеется. – Ирина слышала, как дрожит ее голос, но ничего не могла с этим сделать. – Подозреваю, что ей придется воскреснуть, если она еще хочет жить дальше. А тебе… Вам обоим предстоит коечто объяснить представителям закона.

– Эта проклятая баба всегда приносила мне одни несчастья! – прошипел Сергей, отталкивая Ирину с такой силой, что та едва удержалась на ногах, уцепившись за перила лестницы. – Я понятия не имею, что она там выхлебала вместе со своим любимым джином, но, уж конечно, ей не захочется брать на себя вину, она все свалит на меня! Если бы хоть ты меня понимала! Не смотри, не смотри такими страшными глазами. Я никого не убивал!

– А я знаю. – Спустившись на одну ступеньку, Ирина остановилась, глядя на мужчину, отвернувшегося к окну, за которым снова падал снег. – Потому и приехала, и слушала тебя. Ты уж прости, но мне кажется, в ближайшее время нам видеться не стоит. Да и тебе будет не до того.

– Твоими молитвами! – не оборачиваясь, бросил Сергей.

– И это знаю. – Она спустилась еще на одну ступеньку и посторонилась, давая пройти поднимавшейся в ресторан смеющейся паре. Когда те скрылись за дверьми, женщина закончила: – Но поверь, я ничего не старалась узнать нарочно. Это какое-то стечение обстоятельств… Я ему совсем не рада.

Мужчина промолчал. Ирина спускалась по лестнице – сперва медленно, надеясь, что он все же окликнет ее, скажет что-то, что сможет ее остановить, а потом быстрее и быстрее, под конец чуть не бегом. Она шла уже по огромной, забитой машинами стоянке, в расстегнутой куртке с откинутым капюшоном, не замечая липких хлопьев снега, летевших ей в лицо, обжигавших голую шею, и когда оказалась, наконец, в своей машине, первое время не понимала – снег ли тает на ее щеках, или это горячие, внезапно пролившиеся слезы.

– Это самый худший день в моей жизни, – проговорила женщина, силясь что-то разглядеть сквозь зыбкую пелену, застилавшую ей глаза. – А ведь всего-то и надо было не лезть в тот дом, не прикасаться к телу, не пытаться ее спасти. Но этого я сделать не могла!

Она попала домой поздно и, разумеется, ничего не купила, но Ольга не стала ее упрекать. Ей хватило одного взгляда на младшую сестру, чтобы прекратить расспросы. Ирина даже не заметила этой чуткости, она была слишком поглощена своими невеселыми мыслями. Женщина сама не заметила, как разделась, рассеянно потрепала по макушкам племянников, как оказалась в своей комнате, у окна, за которым, в витрине магазина напротив, вспыхивала и гасла рождественская елка. У нее было ощущение дежавю, и оно усугублялось безысходным предчувствием, что таких пустых предновогодних вечеров будет еще много. Они длинной цепью протянутся по всей ее жизни, эти чужие праздники, освещенные чужими огнями, а она вечно будет смотреть на них, как посторонний зритель, как лишний гость на пышном торжестве.

«Хоть бы она умерла! – внезапно пронеслась в голове Ирины жгучая, будто чужая мысль, и женщина содрогнулась, не в силах поверить, что в самом деле подумала такое. – Но если бы она умерла, – мысль с маниакальным упрямством разворачивалась, как телеграфная лента, – Сергея бы это уже не спасло. Она назвала врачам свое имя, и Егор не будет молчать. Вот если бы она умерла там, в домике Валентина… Стала бы я поднимать шум, звать на помощь?»

Ирина на миг представила себе такой исход событий и резко отвернулась от окна, задернув его шторой, словно именно оттуда, из этой ночи, приходили к ней искусительные мысли. «Конечно, я бы позвала!» – сказала она себе, будто оправдываясь перед кем-то, но какая-то часть ее «я» возражала, утверждая обратное.

Ей не хотелось больше оставаться одной. Она вышла в другую комнату к сестре, которая, устроившись перед телевизором, покрывала ногти серебряным лаком, сосредоточенно высунув язык, – совсем, как в детстве. Увидев Ирину, та, не отрываясь от своего занятия, понимающе кивнула: