Марина Серова - Все продается и покупается

Еще раз напомнив себе самой, что отсутствие собачьих звуков вовсе не гарантирует безопасности, я обогнула псарню и, почти крадучись, направилась к воротам в бетонном ее ограждении. Отсюда разговор слышался яснее.

– Напоминаю тебе, Алексаша, в последний раз. Избавляться от костей твоя пер-регр-р-р... прер-р-рогатива. Будь любезен к утру сделать все как полагается! Чтобы никаких мешков с поганью в гараже не осталось!

Узнаю. Это явно мохнорылый. И пьян не чересчур, если с «прерогативой» справился.

– Но ты мне поможешь, Сергей Иванович! Имей совесть, в конце концов!

Увещевал Сергея Ивановича толстый, престарелый тип, прохлаждавшийся на морозе в одной рубашке и штанах, застегнутых под большим, отвисшим брюхом. Алексаша обнимал мохнорылого за плечи и едва не прижимался щекой к его лицу. На ногах оба стояли нетвердо, покачиваясь и поддерживая друг друга. Собак, к великому моему облегчению, видно не было.

– Э, нет! – Сергей Иванович повел вытянутым вверх указательным пальцем перед носом Алексаши. – Каждому свое!

– Бессердечный ты человек! – проговорил тот с чувством и отшатнулся от мохнорылого.

Потеряв опору друг в друге, оба колыхнулись в разные стороны и, переступив ногами в поисках равновесия, разошлись вовсе, причем Сергей Иванович уперся руками в стену, а Алексаша оказался лицом к воротам. Увидев меня, медленно идущую по двору, он попытался выпрямиться, шагнул назад и, ухнув ночным филином, кратко и тихо матюкнулся.

– А? – не понял его мохнорылый.

– Баба!

– Кто? – возмутился мохнорылый.

– Она!

Алексаша указал на меня рукой и едва не свалился, так его шатнуло.

Наша встреча состоялась под единственным на весь двор фонарем. Я была уже возле них, когда Сергею Ивановичу после многих усилий удалось наконец повернуться. Его выпученные глаза были подобны разноцветным стекляшкам, и я усомнилась в том, что он способен узнать кого-нибудь, кроме своего собутыльника. Но я ошиблась.

– Эта... – челюсть его отвисла от запоздалого удивления. – Она... Она баба опасная! – И он защищающимся движением вскинул вверх руку.

Алексаша пребывал в более беспечном настроении.

– Иди ты! – проговорил он умильно и обратился ко мне тоном опытного ловеласа: – Вы к нам? Какая радость! Мы вас милостиво просим!

Он даже на ногах стал тверже держаться. Удачно выполнил полуоборот и с изящным поклоном гостеприимным жестом указал мне на дверь в воротах.

– Пошли, милостивцы!

Я открыла для них дверь и придержала ее, пока псари перебирались через высокий порог. Следом за ними вошла сама.

Мохнорылый обернулся и сказал что-то шепотом настолько секретно-тихим, что его никто не расслышал.

– А? – откликнулся толстый так, что по пустому гаражу гул пошел.

– Мешок!

– Где? – не понял Алексаша.

– Мешок убери с глаз долой! – не выдержав, взвизгнул Сергей Иванович.

– А-а!

Алексаша иноходью заспешил в комнату и через секунду появился в ее дверях, легко держа в руке обычный картофельный мешок, наполовину заполненный чем-то, распирающим грубую ткань изнутри острыми углами, и с бестолковостью несмышленыша спросил у Сергея Ивановича: – Куда это?

– К черту! – послышался ответ.

– Понял! – отрапортовал Алексаша, широко шагнул, зацепился ногой за порог комнаты, взмахнул мешком и рухнул плашмя на цементный пол. Падение было ужасным! Мешок отлетел под наши с мохнорылым ноги, и содержимое его вывалилось наружу.

– Сейчас!

Сергей Иванович, не обращая внимания на оставшегося неподвижным Алексашу, довольно расторопно опустился на четвереньки и, ухватив кусок позвоночника с торчащими из него в стороны огрызками ребер, неверным движением попытался запихнуть весь этот ужас обратно. Но красно-белая кость зацепилась за мешковину. Я почувствовала, как у меня под шапочкой зашевелились волосы. Чуть поодаль – но вот она, совсем рядом – лежала на сером полу костяная, сложно изогнутая пластина. И ни за что не определить бы мне с первого взгляда, что это такое и к чему относится, если бы не глаз, дико выпученный от отсутствия век и мертво смотревший прямо на меня.

Мохнорылый справился с позвоночником, схватил фрагмент черепа, забросил его в мешок и пополз в сторону, подбирая с пола разлетевшуюся в стороны прочую костяную мелочь.

Я постаралась быстро взять себя в руки, испытывая странное ощущение, будто желудок при этом движении оттянулся, как резиновый, книзу, придавив собою внутренности, а потом, будто отпустило его, подпрыгнул к самому горлу и застрял в не предназначенном ему месте жестким, пульсирующим комом.