Елена Гайворонская: Игра с огнем

– Это идиотский закон! Собаку, попробовавшую однажды кровь, пристреливают…

– Но человек немного отличается от собаки…

– В данном случае – в худшую сторону…

– Прошел двадцать один год…

– Бросьте! – Дама резко подала вперед, уперев побелевшие фаланги стиснутых в кулаки пальцев в прокурорский стол. – Расскажите кому-нибудь другому душещипательную байку! Я не верю не в фальшивое раскаяние, ни в изменение сознания, ни в чудо-лекарство, ни в Бога, ни в дьявола!

Клубящийся дым неумолимо заполнял кабинетное пространство, вытесняя хозяина на последние околооконные сантиметры.

Прокурор удушливо закашлялся и, вытирая уголки слезящихся глаз, умоляюще поднял кверху ладони, прося капитуляции:

– Я сделаю все, что смогу. Если на свободе этот парень хоть что-нибудь натворит, будь то безбилетный проезд или нецензурная брань в общественном месте, он тотчас окажется за решеткой.

– Вы меня не поняли. Мне не нужны банальные пятнадцать суток. Он должен сидеть до конца своих дней, или…

Видавшему виды прокурору сделалось не по себе от ее холодного немигающего взгляда, сверлившего сквозь ребра, до самого позвоночника.

– В таком случае, – прошептал он, – нужно что-то более веское, например, распространение наркотиков или…

– Убийство.

– Да, или убийство. Но вряд ли он совершит это снова…

– Он или кто-то другой – какая разница? – Дама достала новую сигарету, и один вид ее вызвал у прокурора горловой спазм. – Разве в Москве и Подмосковье убийства – редкость?

– Александра Дмитриевна, – покачал головой прокурор, – Вы говорите крамольные вещи в ТАКОМ месте…

– Подумаешь, – презрительно фыркнула дама, – тоже мне, храм! Кому вы служите, черт возьми?

– Как вас понимать?

– Буквально, на кого вы работаете?

– На систему правосудия, – озадаченно вымолвил прокурор.

– Да что вы? А на кого работает эта система? Подсказать? На сильных мира. И, если вы об этом позабыли, то пора освободить кресло. Для человека более понятливого. И смелого.

– Ну, знаете! – воскликнул прокурор, выплескивая из легких порции дыма. – Думаю, ваши слова вряд ли понравились бы господину Литичевскому!

Это был последний козырь в рукаве. И, одновременно, лекарство от боли и удушья.

– Я буду говорить то, что считаю нужным! – Отрезала дама. Но по ее метнувшимся зрачкам прокурор понял: он вытащил туза. – И вовсе ни к чему приплетать сюда моего мужа. Он не имеет к этому никакого отношения.

– Не вынуждайте меня, Александра Дмитриевна.

– Вы мне поможете?

– Я всегда помогал вам, разве нет?

– Абсолютно безвозмездно, – холодно многозначительно улыбнулась дама, при этом на ее нетронутых солнцем щеках обозначились пленительные ямочки. Но глаза оставались непроницаемыми, как прорубь.

– Разумеется… – Хозяин кабинета, сделав усилие, сравнимое с толканием ядра, растянул пересохшие губы.

– Всего хорошего.

– До свидания.

Дверь кабинета грохнула, будто прогремел взрыв.

Немолодой усталый прокурор достал из кармана платок, отер лоб и виски. Он ощущал себя овощем, пропущенным через кухонный комбайн. Распахнул окно, чтобы ворвавшийся уличный воздух, пусть даже прогоркло-торфяниковый, вытеснил парфюмно-сигаретный дым, казавшийся ему омерзительнее запаха общественной уборной.

Из окна прокурор видел, как элегантная дама села в серо-голубой «Мерседес-420», который круто развернулся и, чудом не зацепив пару пеших посетителей храма Фемиды и возмущенно просигналив на прощание, растворился в клубах дорожной пыли. Утомленный человек с невольной завистью подумал, с каким наслаждением он срывал бы с петель высочайшие московские двери, обладай хоть десятой частью состояния Романа Литичевского. Но иная мысль посетила вдогонку: он отказался бы и от целого, если бы, в нагрузку к многонулевым счетам в крупнейших банках мира, полагалось взять в законные супруги леди Александру.

Роман Алексеевич Литичевский сидел на довольно жестком стуле за огромным с закругленными углами столом в комнате переговоров офиса компании «Као Корпорейшн» в городе Осака.

Стены офиса были белыми, как таежный снег, полы, в отличие от стульев, довольно мягкими – передвигаешься бесшумно, будто в тапочках. Окна выходили на довольно оживленную магистраль. Даже изрядно повидавший на своем веку Роман всякий раз, попадая в Японию, не переставал удивляться их своеобразным представлениям о гармонии, равно как и удивительной способности, не утраченной с годами: на стыке тысячелетий, в напичканном стеклом, железом и электроникой мире, по-детски умиляться корявому сучку в глиняном горшке.