Евгения Михайлова - Верность как спасение [сборник]

— Какая жалость, да? — спросила Тоня. — Такая милая девочка, такая веселая, естественная, вдруг взяла и отравила себе детство, взросление, выбрала путь мучений и заточения. Ради иллюзии, в угоду самым пошлым и примитивным взрослым представлениям. Я причинила тебе эту боль для того, чтобы отметить путь обратно. Возвращение в свободную жизнь, без догм и ограничений. Без физического дискомфорта. Так мы справимся и с моральным грузом. С твоей депрессией. Это все возможно. Есть множество новых методик. И есть твой отец, твой друг доктор Ранцевич, которые ничего не пожалеют для твоего счастья и здоровья. Я буду рядом. Только верь мне.

Тоня посадила Асю в машину с водителем, которую ей подарил Илья, простилась и поднялась в квартиру. Подошла к зеркалу. Посмотрела: что же так понравилось Асе, заложнице своего образа?

Да, круто она повернула свою внешность. На Тоне был брючный костюм со свободными брюками и подчеркнуто мешковатым пиджаком, рубашка под горло. Прямые волосы подстрижены до плеч. Чуть подведены глаза, немного бежевой помады. И выражение… Совсем не то выражение, которое придавал ее портретам Стас. Тоня и сама бы поверила женщине с таким серьезным выражением лица. И что странно: ее удлиненное лицо, ее волевой и тяжелый подбородок, ее резкие, тонкие носогубные морщины-стрелы — все это вдруг показалось очень женственным. То ли в почти мужском наряде дело, то ли что…

В дверь позвонили, Тоня взглянула на часы. Это Стас, принес материалы, взятые с видеокамер в квартире Марии, снимки. Она открыла дверь. Стас вошел и остановился в прихожей, пристально разглядывая ее. Тоня пыталась прочитать впечатление по его лицу, но лицо фотографа было непроницаемым.

— Такое решение? — констатировал он. — Отлично. Я так понял, прощай, Барби в возрасте ранней Бриджит?

— Ну да. Извини, я без сил. Тяжелый сеанс с Асей. Пойдем, просто посидим. Выпьем красного вина. День выдался на редкость чудовищный.

Нет на свете более удобного человека, чем Стас. Желание клиента — всегда закон. С ним так легко дышать, страдать, горевать и быть наедине с собой. И говорить с ним не нужно. И из костюма унисекс можно выскользнуть и остаться в одной длинной рубашке. Стас ее снимал всякую, его можно не стесняться. «Да здравствует смертельная усталость, — думала Тоня. — Она и есть блаженство».

И тут позвонил телефон.

— Здравствуй, Тоня, — сказал Илья. — Мне звонила Ася. Это чудо, — то, что тебе удалось. Я…

— Тише, — произнесла Тоня. — Мы же решили: для всяких слов выберем специальное время.

— Да, конечно. Я, собственно, и об этом. Мы с Марией приглашаем тебя и Стаса в субботу. У нас что-то вроде помолвки, встреча для самых близких людей. И я скажу тебе, как ты мне дорога. Как ты нам дорога. Я найду слова. Ты приедешь?

— Да, разумеется… Ох, прости, совсем забыла от радости. Я ведь завтра уезжаю на симпозиум в Питер. Только что позвонили. Изменить ничего нельзя. Это дней десять-пятнадцать. Я потом позвоню. Только прошу вас: не отменяйте из-за меня помолвку. Стас приедет. А я потом вас поздравлю. Посидим втроем.

Тоня быстро разъединилась. Положила на стол телефон, хотела взять бокал с вином. Но руки так дрожали, что у нее ничего не получилось. И туман в глазах. Она попыталась разжать зубы, чтобы попросить Стаса уйти. Впервые в жизни Тоне показалось, что она теряет сознание.

— Эй, ну-ка соберись! — негромко произнес Стас ей прямо в ухо и крепко, до боли сжал ее плечи. — Ты хочешь меня прогнать, свалиться в обморок и помирать, закрывшись от всех, чтобы изобразить командировку, так? Я не дам тебе все это сделать. Разве что последнее. Ты имеешь право разрушить созданный мною образ, но я не позволю тебе убивать человека, которого я уважаю. Ты нужна многим. Не веди себя как истеричная баба.

— Да куда уж мне до истеричной бабы, — горько произнесла Тоня. — Я вообще к женщинам имею условное отношение. Меня уважают, благодарят и приглашают на помолвки.

— А знаешь, да, — вдруг произнес Стас и сел на подлокотник ее кресла. — Илья — мужчина на сто процентов, я вычисляю эти проценты в уме, как на калькуляторе: профессиональная привычка фотографа. Мария — женщина на сто пятьдесят процентов. У них не было шанса не притянуться. А ты — человек над другими, в моем представлении — над всеми. Ты не хочешь никому помогать, ты блажишь по поводу спроса на сексапильный образ, а сама живешь совсем не так, как другие люди. Я не умею так красиво говорить, как ты. Но я вижу твой настоящий образ. Я просто хочу на него смотреть. Умная душа — вот твой образ. И только такой прожженный спекулянт образами, как я, может тебе сказать: ты — счастье, которое не всем по уму и зубам. Если бы у меня хватило духу, я бы тебя споил, дал бы возможность сойти с ума от ревности, пореветь, натворить бед, а потом бы утешил. Я бы тебе сказал, что меня можно обложить сотней голых Марий, а я буду хотеть только тебя, в этом твоем новом образе небрежного денди. Из этого мужского костюма наконец вырвалась на свободу уникальная женщина. Моя женщина. К которой я никогда не притронусь, пока не узнаю, что не противен. И больше ничего не нужно: только знать, что не противен. Что могу не уходить далеко. Остаться на всякий случай.