Григорий Симанович - Отгадай или умри

Вадим долистал до конца – там шел ноябрь 75-го года. Пустой номер! Он захлопнул альбом и тут обнаружил под ногами незаметно выпавший листочек – вырезку. Поднял. Это был кроссворд, почему-то не приклеенный. Вадим хотел было сунуть его куда попало в альбом, но взгляд остановился на мелкой подписи под кроссвордом. Взор его застыл намертво, а сам Жираф вошел в такой ступор, из которого выводит лишь неожиданный пистолетный выстрел над ухом.

Подпись гласила: «Составил Сергей Алекин».

Это был отец Федора Захаровича Мудрика . Человек, до поры до времени лежавший под камнем круглогорского захоронения самоубийц и безымянных грешников.

Это была та же молодежная газета, в которой печатал свои кроссворды Фогель .

Вадим наконец опомнился и прочитал датировку, сохранившуюся по нижнему краю текста. Быстро вернулся к первому фогелевскому кроссворду. Он был датирован неделей позже.

И тут Жирафа второй раз за несколько секунд словно током пробило: стало быть, соперник на газетной полосе, конкурент. Вот оно – «Кон-т»!

Неслышно подошла Юлия Павловна и жестом пригласила на кухню. И тут по глазам его поняла, что найдено нечто решающее.

Так оно и было.

Вадик разместился на табуреточке у постели Тополянского, а сам Алексей Анисимович, к вящей радости оперативника, мелкими шаркающими шажками, но самостоятельно передвигался по палате, и лишь стянувший шею лангет (Тополянский объяснил, что именно так называется эта несъедобная штука) напоминал о чудом сохранившейся жизни.

Перед тем как покинуть квартиру Фогеля и его гостеприимной, но совершенно ошарашенной, глубоко несчастной и так и оставшейся в неведении супруги, Жираф минут десять просидел молча в застывшей позе. Юлия Павловна со скорбным видом расположилась рядом и тоже молчала. Он пытался осмыслить все, что произошло за эти дни. Фабула, по которой Мудрик поставил этот кровавый спектакль, более или менее вырисовывалась. Мотивы и психологические аспекты рисовались смутно, едва проступали в тумане, а догадки на этот счет представлялись просто дикими.

В конце концов, Вадик четко определил для себя, что делать дальше. Первое – выбраться из квартиры живым и незаметно. Второе – попасть к Тополянскому, опять же не приведя хвоста, доложить об открытии и получить совет (он же приказ), как действовать дальше. Запихнув в карман обнаруженный листок и вырванный из альбома первый кроссворд Ефима Романовича, Вадик написал на клочке бумаги инструкцию для психологически подавленной женщины:

«Надежда есть. Никуда не выходите из дома минимум двое суток. Никому не открывать. К телефону подходите, но кто бы ни звонил – ничего не известно, ничего не изменилось. Будет информация – дам знать. Сейчас возьмите мусорное ведро, идите к мусоропроводу, дверь оставьте приоткрытой. Не унывайте. Все будет хорошо».

Она прочла. Он забрал клочок, положил к себе в карман.

Проверившись через полуоткрытую дверь, Вадим поднялся на лифте на последний этаж, вскрыл отмычкой замок чердака и вышел на улицу через соседний подъезд, понимая, что это тот минимум конспирации, который был возможен. Он понимал также, что, захватив Фогеля, великий и ужасный Мудрик потерял интерес ко всем прочим, вовлеченным в операцию. Ко всем, кроме него, Вадима Мариничева, оставившего на кладбище труп его человека и напавшего на след отцовской могилы. Его ищут профессионалы. Но вряд ли с шумом и помпой. С ним хотят разделаться так же тихо, как с предыдущими жертвами. Значит, никаких операций «Перехват»: задействованы избранные, какая-то компактная спецгруппа. Это дает небольшой шанс продержаться подольше. Ехать к Тополянскому – риск. Но есть вероятность, что они не связывают затеянный поиск с кем бы то ни было, а лишь с упрямством и амбициями молодого опера. По крайней мере, высокое начальство точно от него открестилось, коллеги тоже. Он псих-одиночка. А Тополянский инвалид не при делах. Можно рискнуть. Главное – не подцепить хвоста. И Вадим позвонил Алексею Анисимовичу, воспользовавшись их секретным телефоном. Сказал только три слова: «Нашел. Скоро приеду». Услышал: «Жду».

Полдня, используя все известные ему приемы и финты, запутывал предполагаемую группу слежения.

Он так никого и не засек. А потому он здесь, в палате шефа. Он рассказал все в деталях, ничуть не опасаясь прослушки. Алексей Анисимович с ходу заверил: «Говори смело. Здесь чисто». Откуда он это знает? Могли «позаботиться» в любой подходящий момент, например, когда на процедуры возили. Но если сам Тополянский уверен…