Придя домой, он сел на кухне, взял лист бумаги и записал строка под строкой:
деньги сняты 24
24 я был на даче
подпись подделана правильно
постороннему бы не дали
дали постороннему
они!!!
Вдруг поразила мысль: а что еще украли? Подхватился смотреть шкатулки и ящички — все было на месте. Потом полез в чемодан и не нашел облигаций. Тут последние сомнения затихли: они, сберкассовские; облигации — это их специальность, меняют, продают, им с руки.
Ныла, горела, требовала успокоения душа. Децкий вернулся в кухню, достал начатую бутылку водки и выпил махом полный стакан. Стало легче.
В коридоре Ванда разговаривала по телефону, прислушался — с Катькой. Слышал, как объясняла: "Нет, как раз двадцать четвертого, собственными глазами видела". И чуть позже: "Вот и я думаю, странно". И еще позже: "Кажется, ходил". "Да что она там треплет, не зная, — подумал Децкий. — Сам расскажу" — и хотел встать. Но тепло было от водки, он поленился вставать, а налил в стакан еще. Просидев час и доконав бутылку, он отправился спать крепко пьяным.
Проснись наутро Юрий Иванович рано, часов, скажем, в пять, чтобы до начала работы следственных учреждений оставалось достаточное время подумать, размыслить, одуматься, то, возможно, история эта пошла бы другой колеей. Но хоть сны Децкого и полны были кошмаров, спал он крепко и пробудился по сигналу радио, отмечавшему девять часов. Отчего в грозную минуту жизни так предательски долго продержал его в объятиях сон, Децкий никогда потом уразуметь не мог. Конечно, и посольская водка была в этом виновна, но виновна только отчасти, потому что прежде частенько выпадало принимать и большие дозы, однако волю и ритм сна выпивка не ломала. Вспомнились потом Децкому рассказы, что люди робкие, несмелые перед лицом опасности впадают в сон, но он был вовсе не робкий человек. Только и осталось признать с горестью, что изменила ему, стала его противником судьба, поскольку, вопреки древней мудрости — "утро вечера мудренее", встал Децкий с тем же ослеплением ума, с каким ложился.
Глянув на часы, он заахал — уже работала милиция и надо было поспешить, пока не разошлись, не разъехались по своим делам следователи.
— Ванда! — крикнул он. — Кофе!
В ванной он по привычке взял электробритву, но бриться не стал, решив, что и так сойдет, — дорога была каждая минута. Поплескав водой в лицо, одевшись, он большой чашкой кофе осадил похмельную муть и, сопровождаемый женой, отправился в уголовный розыск.
Децкие жили в центре, до горотдела милиции добрались за десять минут; здесь по подсказке дежурного сержанта они поднялись на второй этаж, причем Децкий дважды цеплял ногой за ступеньки — все же давался ему знак остановиться, повернуть и бежать прочь. На втором же этаже все пошло с волшебной, можно сказать, скоростью. Только Децкие ступили в коридор, тускло освещаемый дневным светом через торцевые окна, и, замедляя шаги, пошли вперед, как вдруг прямо перед ними отворилась дверь кабинета с номером 207 и вышел к ним, словно давно их уже ожидал, молодой энергичный мужчина и спросил:
— Вы к кому, товарищи? Может, ко мне?
— У нас деньги украли, — сказал Децкий и почувствовал, как холодно и страшно сжалось сердце.
— Сколько? — быстро спросил мужчина.
— Двенадцать тысяч, — отвечал Децкий тихо.
Мужчина сочувственно вздохнул и пригласил супругов в кабинет.
Светло и прохладно было в комнате, в открытое окно лезла крона молодого каштана, и в густоте листвы высвистывали в два голоса, как показалось Децкому, синицы. Расселись; мужчина представился: он — инспектор уголовного розыска, майор Сенькевич, готов внимательно выслушать. Настал черед Децкого рассказывать обстоятельства пропажи денег. Следователь и впрямь слушал внимательно, с расположением, иногда успокоительно кивал. Дослушав, он попросил показать сберкнижку. Децкий вместе со сберкнижкой отдал паспорт; следователь обстоятельно изучил и паспорт. Потом пустился в дотошные расспросы: на каком этаже квартира; были ли закрыты окна; что еще исчезло из ценных вещей; где Децкий работает, где Децкая работает; бывали ли в квартире малознакомые люди; когда Децкие вернулись с дачи; не приметили ли по прибытию чего-либо странного, следов чужого пребывания и тому подобное.
— Очень занятное дело! — сказал наконец следователь и, достав из папки какой-то стандартный бланк, стал его заполнять.
Децкий понял, что заводится дело, и вдруг почувствовал себя зябко, потерянно, неуютно. Ни одной неприятной мысли не было в уме, наоборот, за длинным рассказом о хищении к нему пришло спокойствие, но белый лист бумаги, по которому быстро бегало «вечное» перо, это спокойствие разрушил; у Децкого возникло ощущение, что на спину ему кладется гнет.
Читать дальше