Наталья Борохова - Адвокат – невидимка

Но то, что случилось, стало для нее шоком. Лещинский открыл ей дверь, важный, благоухающий, с трубкой в зубах и в шелковом халате. Несколько секунд они изучали друг друга. Она нащупала в кармане своего плаща нож. Он пустил посетительницу внутрь и даже указал на кресло.

– Ваши рекомендации, – попросил он, протягивая руку.

– Мои что? – изумилась Клавдия.

– Я прошу ваши рекомендации. Ведь вы пришли устраиваться на службу, верно? У меня как раз освободилось место домработницы.

Он просто не узнал ее!

Так она появилась в его доме. Иногда ей это казалось кошмарным сном – жить в доме своего врага, находиться рядом с ним на расстоянии вытянутой руки и не вцепиться ногтями в его самодовольную физиономию. Когда первый шок прошел, Клавдия смогла трезво оценить ситуацию. Ей предоставлялась уникальная возможность свести с ним счеты и остаться в стороне. Она поняла, какой глупой она была, заявившись в его дом с ножом в кармане. Ну что она могла от этого получить? Новый срок? Моральное удовлетворение? Да и, в конце концов, быстрая смерть была бы слишком легкой расплатой для такого негодяя. Она же хотела большего. Она хотела низвергнуть его с той высоты, на которой он находился сейчас, бросить в самую грязь, растоптать, а потом на протяжении долгих лет наблюдать, как он влачит жалкое существование. И она принялась думать.

Ей даже стало доставлять наслаждение находиться рядом с ним и упиваться сладким ощущением того, что он в ее власти. Так, должно быть, наслаждается кошка, играя мышью. Клавдия холила, лелеяла свою ненависть. Наблюдая за бесчисленными подружками адвоката, она научилась ненавидеть и их тоже. Проклятые шлюхи! Они приходили в его дом, кокетничая и жеманясь, делали вид, что они страшно смущены. Но она-то видела, с каким жадным любопытством оглядывают они его роскошную берлогу, как мечтают в душе накинуть хомут на шею старого холостяка. Ей были противны их великосветские ужимки, типа: «Милочка, будьте любезны еще кофе» или «Не кладите мне штрудель. Сегодня я питаюсь исключительно спаржей». Каждая из них считала, что она выше по рангу, чем эта домработница, мрачная неказистая женщина, выполняющая свою работу с усердием автомата.

Странно, но Лещинский даже привязался к ней. Ему не особенно везло с домашним персоналом, поэтому, заметив рвение новой домработницы, он, без всяких сожалений, рассчитал кухарку и горничную. Теперь всю работу по дому выполняла Клавдия. Но для нее это было даже лучше. Адвокат положил ей приличную зарплату, но деньги ее мало волновали. Клавдия жила, только строя планы своей мести.

Иногда, после победы в каком-нибудь своем очередном деле, Лещинский садился в свое любимое кресло, вытягивал ноги на ковер так, что Клавдия едва не задевала их, проходя мимо, и, покуривая трубку, обращался к ней:

– Сколько лет вам, дорогуша? Сорок? Пятьдесят? Шестьдесят? – спрашивал он. – Не отвечайте, мне это вовсе не нужно знать. Вы можете оказаться даже моей ровесницей. Представляете, я мог даже любоваться некогда на ваши упругие щечки с ямочками, мог оглянуться вам вслед, оценивая фигуру. А сейчас я сижу в этом кресле, а вы моете пол, и нам обоим нет дела до того, какими мы были раньше. Правда, это забавно?

Клавдия вытирала каминную полку и улыбалась ему странной кривоватой улыбкой.

– Это точно, хозяин.

Он кивал. Она была для него как домашнее животное. Ей можно вывернуть душу наизнанку, можно даже оскорбить, а она все равно будет преданно заглядывать в глаза.

– Вот тебе хорошо. Ты, может, даже счастливей, чем я, – продолжал он задумчиво, глядя на ее сгорбленную спину. – Ты вымоешь полы, приготовишь обед и идешь потом в свою каморку усталая, но довольная. Можешь почитать книжку перед сном или посидеть в беседке, послушать чириканье птиц. А что я? Одинокий старый волк, которому уже ничто не в радость. Победы? Они достаются мне слишком легко. Деньги? У меня их достаточно. Женщины? Они мне надоели. Все хотят одного и того же. Вот когда-то была у меня одна. Она… Эх! – Лещинский безнадежно махал рукой.

– Человек ценит только то, что может потерять, – говорила Клавдия, повернув голову. – А когда теряешь, становится уж совсем невмоготу.

– О чем ты? – Он смотрел на нее рассеянно. – Как я могу это потерять? Иди уж, делай свою работу дальше…

Клавдия уходила. Лещинский же сидел на прежнем месте, гоняя по гостиной дым. Он и не догадывался, что под старым выцветшим халатиком, который она надевала всегда, когда выполняла самую грязную работу, тоже бьется сердце. Сердце, полное ненависти.