Наталья Борохова - Визитная карточка хищницы

Еще один гол в ворота государственного обвинения!

– Е-мое! Какие сиськи!

Елизавета с трудом сохранила равновесие.

– Нет, ты только погляди, – не унимался конвоир.

Украдкой бросив взгляд на упругие холмики грудей, обтянутые пушистым свитером, девушка удивилась тому, что ее внешний вид вызывает нескромные мысли. Этого еще не хватало! Собравшись дать достойный ответ нахалу, Елизавета уже открыла рот, но мужчина продемонстрировал яркую страницу «Плейбоя».

«Слава богу! Это не обо мне», – она мысленно перекрестилась. Хотя чего кривить душой, она хотела бы прибавить размерчик к своему аккуратному бюсту. Представив, как будет выглядеть ее миниатюрность с сексапильной грудью заморской красавицы, Елизавета едва не рассмеялась вслух.

У конвоира из уголка рта показалась тоненькая ниточка слюны, но он уже витал далеко отсюда. Предаваясь любовным утехам где-то на песчаном берегу лазурного моря, он не заметил бы рядом даже начальника изолятора. Елизавета вежливо кашлянула. Конвоир, свалившись с луны на землю, уставился на девушку.

– Вы извините, – проявила она настойчивость. – У меня мало времени. Проводите меня к Звереву.

– Может, вместе посмотрим картинки? – Глаза мужчины маслено заблестели.

– Как-нибудь в другой раз, – пробормотала Дубровская, отклоняя заманчивое предложение.

– Новый год послезавтра, – информировал ее конвоир, – а ты по изоляторам ходишь. Мужика у тебя нету, что ли!

Стараясь не обращать внимания на оскорбительное поведение сопровождающего, недовольного тем, что его отвлекли от увлекательного занятия, Елизавета думала о своем. Сейчас она поздравит Зверева с Новым годом, отдаст ему положенную горсть конфет. А потом следует подумать о том, как она встретит следующий год своей жизни.

Зверев был заметно оживлен:

– Ты конфеты принесла?

– Конечно! Держи. С праздником тебя!

Иван зашелестел обертками, промычав в ответ нечто невразумительное. Тетрадка, лежавшая с ним рядом, упала на пол и раскрылась.

– Можно посмотреть? – Елизавета заинтересовалась карандашным наброском.

– Э-э, – промычал Зверь.

Это можно было толковать как угодно, но Елизавета восприняла это как согласие. По какой-то ей самой непонятной причине она уже не боялась Зверева. Он представлялся ей этаким больным ребенком, которого надо опекать и за которым нужно присматривать. Было странно, но она, похоже, была единственным человеком, кому судьба этого большого и одновременно беззащитного человека оказалась не безразлична. Дико, но Дубровская чувствовала даже некоторое родство если не душ, то ситуации: оба они не нужны никому в целом мире.

Взяв тетрадку в руки, Лиза была безмерно удивлена. Оказалось, что Зверь неплохо рисует. Карандашные наброски отличались своеобразием исполнения и выдавали определенные художественные способности автора. На одной из страниц был изображен Суворов. Елизавета была поражена, насколько точно передано его обычное выражение лица – высокомерная холодность и некая отстраненность от всего мира. Через страницу она наткнулась на изображение Адольфа Гитлера. Набросок был выполнен с особой тщательностью. Похоже, эта особа была чем-то притягательна для Зверева. Впрочем, это не было сюрпризом. О тяге ее подзащитного к фашистской символике красноречиво свидетельствовала свастика на его плече. В тетрадке были другие рисунки: чьи-то лица, витиеватые символы.

– Дай мне тетрадку на время, – попросила она. – После праздников я тебе ее верну. Хорошо?

Зверев улыбнулся, обнажив ряд крупных желтых зубов. Елизавета показала жестом, что прячет тетрадку в портфель. Иван принялся за очередную конфету. Девушка сверилась с часами. Ей нужно поспешить, если она не хочет опоздать на рейсовый автобус.

– Как тебя зовут? – оторвавшись от конфет, вдруг заинтересовался Зверев.

Елизавета вздохнула. Скоро язык у нее превратится в заезженную пластинку. Повторяя раз за разом свое имя, она представляла себя нянькой слабоумного ребенка, рассказывающей ему бесконечную сказку про белого бычка.

– Елизавета Германовна, – терпеливо повторила она. – Дубровская.

Она встала, сложила бумаги в портфель. Зверев погрузился в свои думы.

«Интересно, что у него делается в голове? О чем он думает?»

– Дубровский был плохой человек, – вдруг заявил Зверев.

«Это что-то новенькое, – опешила Елизавета. – Я не ослышалась ли, часом? Он имеет в виду меня?»

– Ну спасибо, Зверев. Это, наверное, благодарность за конфеты. Это ты меня плохой называешь? – показала она на себя.