Наталья Борохова - Соблазн для Щелкунчика

– …до того, пока уважаемый защитник Петренко посчитает нужным сообщить нам свои соображения, я возьму все эти материалы к себе. Клянусь, я не подрисую там ничего лишнего, – она рассмеялась, а за ней и весь зал.

Елизавета кивнула:

– Тогда я, с вашего позволения и для своего собственного спокойствия, заклею все это в конверт и опечатаю своей подписью.

– Да хоть гербовой печатью, – усмехнулась Савицкая.

Фрик проследила, как белый конверт исчез в недрах дорогого портфеля Веры Мироновны.

– Защитник, встаньте! – потребовала она.

Дубровская поднялась.

– Когда речь заходит о столь тяжком обвинении, таком, как у вашего подзащитного, суд склонен лояльно относиться ко всему тому, что адвокат может предложить в его защиту. Но я не позволю пользоваться нашей благосклонностью и превращать судебное заседание в цирковой балаган. На этот раз я объявляю вам предупреждение. От более строгих мер вас спасает лишь то, что вы пытаетесь помочь вашему клиенту, хотя выбираете, мягко говоря, довольно странные способы. Надеюсь, вы сделаете правильные выводы, прежде чем сотворите нечто подобное тому, что мы сегодня имели возможность наблюдать.

Полич не обманул. Сразу же после возвращения из Петербурга Марине было предоставлено суточное свидание с Сергеем. Сказать по правде, подобные вещи к разряду разрешенных, тем более в период судебного следствия, не относились. Но, как известно, строгость российских законов всегда компенсировалась виртуозным умением людей их не выполнять. Связи, помноженные на деньги, рушат любые преграды, в том числе и тюремные.

Марина была, конечно, рада. Только маленький червячок беспокойства, поселившийся в ее душе после той прощальной питерской ночи, отравлял предстоящую встречу. Вряд ли она могла обвинить хоть в чем-то Полича. Она напилась тогда до таких зеленых чертей, что все последующие события казались ей не то кошмарным сном, не то игрой расшалившегося воображения, не то сюжетом бездарной мыльной оперы. Она не предпринимала попыток узнать что-нибудь у Виктора Павловича, но на всякий случай искала в его поведении подтверждение своим худшим предположениям. Но не находила. Он был неизменно корректен, любезен и улыбчив. Он не допускал пошлых шуток и вольностей. «Был бы на его месте кто-нибудь другой, уж я бы нашла способ разузнать правду», – с досадой думала Марина. Но понимала, что ни с кем иным она бы не допустила столь близкого соседства.

Назначенный день свидания пришел, и Марина с огромной сумкой, набитой домашней снедью, отправилась к мужу. Вереница ее подруг по несчастью представляла унылое зрелище. Нагруженные котомками с провиантом, жены заключенных имели до крайности забитый вид. Они заискивающе улыбались сопровождающей их служащей изолятора, горластой шарообразной бабе в форме, которая всячески демонстрировала перед ними собственную значимость. Она поминутно выражала свое недовольство всем на свете, хотя ей никто и не пытался возражать. Женщины до смерти боялись потерять те драгоценные сутки счастья, которые им предстояло провести в этих мрачных стенах.

Перед тем как отвести гостей в предназначенные для свиданий комнаты, их подвергли тщательному досмотру. Процедура была унизительной и сопровождалась пошленькими комментариями, недвусмысленными шуточками «дубачек», так между собой называли женщин-служащих горемычные жены. Марина постаралась «отключиться», представив себе, что все это происходит не с ней, а с кем-то другим. Она автоматически выполняла команды, стараясь не замечать ничего вокруг. Рядом с ней раздевалась молодая женщина, почти ребенок, с огромным, выступающим вперед животом. «Ребенка не вытряси», – похохатывая, советовали ей «дубачки». Все, конечно, понимали, о чем идет речь. Женщина лишь смущенно улыбалась, но не умела еще в силу юного возраста закрыться броней из холода или же придумать в ответ что-нибудь шутливо-похабное.

Марина мечтала поскорей оказаться в комнате для свиданий, закрыть за собой дверь и не видеть больше никого, кроме Сергея. Но все было не так просто. Комнат было несколько, а вот кухня и туалет одни на всех. При таких условиях хочешь не хочешь, а затаиться, как зверек в своей норе, не было никакой возможности. «Тут вам биде не поставлены, – острила одна из служащих. – Подмываться будете в порядке живой очереди».

Небольшая комнатка, скудное убранство которой составляла кровать, стол и две табуретки, красноречиво свидетельствовала о своем назначении. Здесь поглощали пищу и занимались любовью. Замызганный матрац хранил на себе следы многих постояльцев. Мысль о том, что творилось на этом убогом ложе, вызвала у Марины чувство брезгливости. К горлу подкатила тошнота. Она, стараясь скрыть свои чувства, начала расставлять на столе кастрюльки, баночки, судки.