Чингиз Абдуллаев - Фактор страха

— Боюсь, компьютер не уловил бы связи между работающим телевизором и несчастной жертвой, — пошутил Дронго.

Галина поднялась со стула, посмотрела Дронго в глаза, спросила:

— Откуда ты такой взялся? — и выскочила из комнаты.

— Пусть кто-нибудь из офицеров последит за ней, — попросил Дронго. Романенко кивнул и вышел. Когда он вернулся, Дронго собирался звонить по мобильному.

— Боюсь беспокоить Зиновия Михайловича, — признался Дронго, — он убить меня готов. Наверняка опять его разбужу.

— Мы проверим через информационный центр ФСБ, — сказал Романенко. — Знаете, у меня просто слов нет!

— Обычная наблюдательность. Если бы бывшие офицеры наших спецслужб любили классическую музыку, может, не произошел бы весь этот развал, — заметил Дронго. — Жаль, что мы потеряли и Труфилова, и Попова. Поэтому все мои рассуждения — это лишь мысли вдогонку. На самом деле у нас сегодня крайне неудачный день.

— Они убрали всех свидетелей, — вздохнул Романенко, — всех, кто мог помочь следствию.

— Попов заплатил собственной жизнью за жизнь Труфилова, — напомнил Дронго. — Я почти уверен, что в Попова стрелял убийца Труфилова. Может, это и есть высшая справедливость?

Романенко велел Савину отвезти всех по домам. Дронго опять сел рядом с Галиной и не мог не заметить охватившей ее апатии. Она с безучастным видом смотрела в окно и, казалось, не видела ни начавшегося дождя, ни капель воды на стеклах, ни изредка мелькавших на дороге автомобилей. Дронго легонько коснулся ее руки.

— Как ты себя чувствуешь?

Она вздрогнула, посмотрела на него.

— Уже лучше, — сказала, горько улыбнувшись, — спасибо. И за пощечину тоже спасибо. Хотя щека болит до сих пор.

— Тебе нельзя сегодня оставаться одной, — решительно заявил он.

— Только не говори, что хочешь пригласить меня к себе, — усмехнулась она.

— Хочу, — сказал он. — Тем более что это самое безопасное место в городе. Возле дома дежурят сотрудники ФСБ, а в квартиру без разрешения хозяина трудно проникнуть.

— Значит, приглашаешь меня? — Она произнесла это с вызовом.

— Приглашаю, — он кивнул, чувствуя, что она вся напряглась, — но учти, в данный момент у меня в доме две женщины.

Она посмотрела ему в глаза, решив, что он над ней издевается.

— Какие женщины? Твои знакомые?

— Скорее твои. Это мать и дочь Эдгара Вейдеманиса. Ты их знаешь. Бабушка и внучка. Им нельзя ночевать в своем доме. Опасно. Пришлось взять их к себе. Они приехали из Витебска. Завтра операция. Но ты не беспокойся. У меня четыре комнаты. Будешь спать или в гостиной на диване, или уступлю тебе свое место в библиотеке.

— У тебя прямо-таки приют для обездоленных женщин, — сказала она с явным облегчением. — Видимо, тебе нравится роль утешителя?

— Дело не в этом. На месте Вейдеманиса мог оказаться кто угодно. Даже я сам. Сколько осталось людей с изломанной судьбой в декабре девяносто первого, когда страну растерзали на части? Огромную страну, составляющую одну шестую часть суши?

— И ты всем хочешь помочь? Всем-всем? — спросила она.

В ее тоне он уловил легкую иронию.

— Не всем, всем помочь невозможно. Кто мне поможет? И еще тысячам таких, как я? В своей родной стране я превратился в подозрительного субъекта, раньше работавшего на Центр, сотрудничавшего с международными организациями через Москву. В Москве я оказался никому не нужным чужестранцем. Если бы не мои весьма ограниченные способности, о которых вспоминают в критических ситуациях, я умирал бы сейчас с голоду где-нибудь в снятой квартире или вынужден был вернуться домой, чтобы охранять там какого-нибудь нувориша. Такого я просто не пережил бы и умер от разрыва сердца.

— С твоими способностями любая спецслужба мира возьмет тебя на работу, — сказала Галина.

— В любую я не пойду, — заметил Дронго. — Настоящий офицер и порядочный человек может присягать только раз: своей стране и знамени, за которое готов жизнь отдать. Если страны больше не существует, а знамя повержено, надо либо застрелиться, либо бороться. Присягать вторично, другому знамени и другой стране — безнравственно.

Савин, слышавший их разговор, обернулся к Дронго:

— Значит, все мы люди непорядочные. Я ведь работал в прокуратуре Союза.

— Ты работаешь там, где работал, — сказал Дронго, — тебя не заставляли присягать другому знамени и другой стране. Не твоя вина, что ты оказался в такой ситуации. Ты занимался расследованием преступлений и продолжаешь свою работу. К тому же никто не принуждал тебя менять свои принципы.