Михаил Серегин - Воля под наркозом

Но пикантность картины заключалась не в этом. Все-таки разбуженный моими стараниями Колобок проявил к беседе посетителей чрезвычайное любопытство. Очевидно, он также находился слишком далеко, чтобы понять содержание беседы. Лично я так вообще не смог разобрать ни слова. Еще до того, как была произнесена первая фраза, Колобок начал подыскивать более удобную позицию для подслушивания. Сначала он пометался из стороны в сторону. А потом встал на четвереньки и «пошел», если можно так выразиться, по направлению к говорящим. Я был так увлечен этим зрелищем, что не сразу заметил Чехова, наблюдавшего за происходящим, буквально разинув рот.

Беседа между посетителями заняла не более десяти минут. Толстенький все это время стоял, смиренно наклонив голову. В какой-то момент разговора он ее поднял, озадаченно посмотрел на Высокого, а затем посмотрел прямо на рябиновый кустик. Я тихо охнул и сел на могилку.

– Что? – озабоченно наклонился Чехов. – Прихватило?

– Банда психиатров, – простонал я. – Этот, который пониже и потолще, и есть Тарасов.

Чехов с любопытством вытянул шею.

– Прячемся! Они расходятся. Колобок обратно ползет, надеюсь, к своей скамеечке.

Тарасов умчался так же торопливо, вскоре его быстрые шажки затихли вдалеке. Только тогда неспешно удалился и его собеседник. Колобок немного выждал и тоже укатился, сослепу едва не наступив Чехову на голову. Ни на самого полковника, ни на его голову внимания он, естественно, не обратил.

– Вношу поправку, – отряхивая с одежды налипший в большом количестве мусор, заявил Чехов, – банда ненормальных психиатров. Нет, это ж надо! – он расхохотался. – Забить стрелку на кладбище! А Колобок-то, Колобок!

– Ну, мы с тобой, вероятно, тоже выглядели достаточно комично, – заметил я. – И, по-моему, кладбище – не самый плохой вариант для тайной встречи. Подумаешь, пришли почтить память предков, которые по чистой случайности оказались похороненными бок о бок.

– Определенный смысл в этом есть, – согласился Чехов. – Только вот нам теперь как лучше поступить?

Поразмыслив, мы пришли к выводу, что вся троица, должно быть, уже благополучно разъехалась каждый в свою сторону. Или вот-вот разъедется. Гнать наперегонки к выходу особого смысла нет. А потому благоразумнее сегодняшний вечер посвятить иным занятиям.

Чехов тут же вспомнил о Коле Кругленьком. Мои мысли закрутились вокруг Кати. Переживает, наверное, куда это я пропал.

– Знаешь, я, наверное, домой поеду.

Чехов скосил на меня лукавый глаз и неожиданно поддержал мое решение.

– Правильно, нельзя допустить, чтобы нас вместе засекли. Они сейчас меня наверняка около дома пасут. Только по дороге красотке своей позвонишь.

– Это еще зачем?

– Свидание назначишь.

– Вот те нате! Ты же сам советовал от нее подальше держаться!

– А ты и держись. Договоришься о встрече дня через три. Сошлись на занятость, болезнь. Ты же болел? Болел. А за три дня многое чего может произойти… А между делом попытайся выяснить ее расписание на сегодня-завтра. Кстати, я пробил номер ее телефона. Сотовый, зарегистрирован на левого человека.

– Ну это уже что-то. Найти, спросить, кому дал попользоваться, и все дела.

Чехов фыркнул.

– Святая наивность! Дал попользоваться! Я его разыщу, конечно. Но, полагаю, историю он изложит примерно следующую: студент, вечно нуждающийся, предложили подработать, кто предложил – не помнит или не знает, потому что через третьи руки, сам телефоном ни разу не пользовался, даже в глаза не видал. Вот и вся история.

Кате я позвонил через полчаса. Ответила она только после седьмого гудка, когда я уже готов был повесить трубку. Так волновавший меня голос теперь звучал сердито и устало.

– Да.

– Катя?

– Она самая.

Я засомневался, стоит ли продолжать, – на меня неумолимо начало накатывать знакомое чувство легкого сумасшествия.

– Это Владимир.

Она помолчала то ли от удивления, то ли не сразу поняв, какой такой Владимир и какого черта он звонит.

– Ладыгин, – на всякий случай добавил я, с опозданием сообразив, что, по идее, я не должен знать, что ей известна моя фамилия.

– Ладыгин, значит, – неопределенно высказался предмет моего странного обожания. – Где пропадал?

Вопрос прозвучал все в том же устало-равнодушном тоне. Меня это основательно смутило и несколько задело. Женщины! Искала, караулила, не далее как сегодня братца подсылала – и ни капли радости!

– Приболел, – сухо сообщил я, чувствуя, что голос все же предательски подрагивает. – Серьезно приболел. Даже с постели не вставал.