Александра Авророва - Отстрел непуганых мужчин

— Не больно-то она ее изображала, — возразила я. — И прилетала под своим именем. Неужели она сделала бы это, если б собиралась убивать?

Бэби кивнула:

— Может, и не собиралась. Прилетала на тебя посмотреть. В смысле, решить, насколько у Леши все с тобой серьезно. Поняла, что серьезно, и убила. Стихийно.

— А откуда она вообще могла узнать?

— Руслан позвонил. Позвонил и накляузничал. Он ведь в нее влюблен, вот и захотел увести. Мол, муж тебя бросает, а я верно жду. А она, не будь дурой, предпочла не его, а денежки.

— Я не верю! Тогда она вела бы себя иначе.

— А в кого веришь? В Руслана? В Митю? В Юрия Андреевича?

Я не нашлась с ответом, вместо этого попросила:

— Толик, раз у меня правильные сны, давай сходим со мной в одно странное место. Митя очень его любил и часто там бывал. Это недалеко, в горах.

Я боялась, что не сумею найти то ущелье, куда однажды привел меня Митя, однако нашла. Во второй раз оно показалось мне еще красивее, чем в первый. Я заглянула в бездну, разверзшуюся под ногами.

— Толик, посмотри! Мне чудится?

Живое воображение часто шутит со мною, и я вижу человеческие фигуры вместо кустов или груд камней. Но теперь я не ошибалась. На дне лежало неподвижное тело.

Сомнений не оставалось — Митя был мертв уже около суток. Его тело достали и предъявили для опознания. Никаких следов насилия обнаружено не было. Просто камень сорвался под ногой, и человек упал в бездну, не успев даже понять, что произошло. Так заявил майор Ильин, присовокупив нечто о наших нервах, взбудораженных двумя убийствами, и о необходимости в подобном состоянии проявлять особую осторожность и аккуратность. Я своими глазами видела труп, что не мешало мне не верить в его реальность. Не верила, и все тут.

Бэби держалась поразительно спокойно и поразительно пассивно. Я отвела ее в домик, и она покорно шла. Там она села на кровать, все такая же спокойная, и слезы градом потекли по ее неподвижному лицу. Они текли действительно градом, одна за другой скатываясь на футболку, и оставляли мокрые следы.

Я растерялась. На моей памяти подруга не плакала ни разу. Я — я да, и нередко, а вот она ни разу. Страшное подозрение зародилось в моей душе, и я спросила:

— Бэби, ты что, его по-настоящему любила, да?

И тут она всхлипнула и начала задыхаться. Я однажды была свидетелем приступа астмы, это было очень похоже. Задыхаясь, Бэби судорожно и быстро, с трудом произнося слова, говорила:

— А что, по-твоему, я уже и полюбить не могу, да? Бэби железная, да? Железобетонная, я знаю! Вам всем чего-то от меня надо, все вы требуете, требуете. Сделай то, сделай се, ты такая сильная, Бэби, ты все можешь, ты должна, тебе ничего не стоит, будь нам опорой! Вам всем бывает тяжело, только мне не бывает, да? Всем бывает плохо, только я одна не должна показывать виду. И хоть раз бы кто-нибудь сказал: «Бедная девочка, ты так устала, давай, я тебе помогу, давай, я сделаю вместо тебя, давай, я стану тебя защищать, а ты отдохни немножко». Никто, никогда! Я должна быть всегда права, потому что все ждут от меня этого, ждут и знают, что я все для них сделаю, и надеются, и я все кручусь, и бьюсь, а так хочется бросить все и довериться кому-нибудь, чтобы он решал за тебя, и вел тебя, и думал вместо тебя, а всегда получается наоборот, я не знаю, почему, просто я такая невезучая дура, и вот этот Толик тоже все ждет, чтобы я ему велела, объяснила, смотрит в рот, а я устала, устала!

Она на мгновенье остановилась, и за это краткое мгновенье ее возбуждение угасло, сменившись равнодушием столь полным, что, казалось, даже говорить стало тягостным, из-под палки совершаемым трудом.

— Митя решал все сам, — тихо и невыразительно продолжила Бэби. — Он такой был единственный, и больше такого не будет. Его не надо было защищать, им нельзя руководить. Рядом с ним я чувствовала себя глупой и слабой и знала, что имею на это право. Он сказал мне однажды, еще в поезде: «Даже самой сильной женщине надо на кого-то опереться». Он понимал меня, я знаю. Он пожалел бы меня, если бы не ты. Он единственный на свете, кто пожалел бы меня, и я б на него не обиделась за это, потому что он действительно сильнее. Впрочем, это все уже неважно. Все кончено.

— Но почему тогда… почему ты не… не пыталась… то есть…

— Потому что он не любил меня и не полюбил бы никогда. Никогда, не при каких обстоятельствах.

Она слабо махнула рукой и уставилась в пространство перед собой неподвижными глазами. Я смотрела на подругу и не узнавала ее. На кровати сидело страшное, невероятное существо. Оживший манекен, восковая фигура. Я всегда считала Бэби очень хорошенькой, почти неотразимой. Теперь я впервые могла оценить ее внешность объективно. Правильные кукольные черты лица без малейшей самобытности, скучные и невыразительные. Неотразимость, как выяснилось, им придавал некий внутренний огонь, теперь угасший. Огонь яркой, сильной, неутомимой души. Представьте себе, например, прекрасный дворец, в котором проходит бал. Пылают свечи, кружатся пары, звучит чудесная музыка, и дворец словно прилетел к нам из волшебной сказки. И вдруг в единый миг обстановка переменилась. Темнота, пустота, тишина. Даже не так! Выбитые окна, сломанные двери, мусор на полу. И оттого, что помнишь дворец этот совсем другим, сейчас он ужасает вдвойне.