Юлий Файбышенко - Осада

- Простите, - ответил он сухо, - я ведь по делам, должен переодеться и кое-что сделать. Коли вы подождете минут десять, я сам согрею чай.

Секунду она сидела молча, потом решительно встала:

- Нет, я согрею чай сама. И не кирпичный, - она отвела его руку с чаем, - а китайский. У буржуев он еще есть, - слабо усмехнулась она, - мы будем пить, вы не передумали?

Он послушал, как топочут по расхлябанному дереву леетницы ее каблуки, потом, стянув сапоги, на цыпочках прошел к сундуку. Крышка открылась без труда. Он заглянул внутрь: весь сундук был завален сахарными головками, какими-то банками, пачками развесного чая, под этим видны были длинные коробки. Он хотел было раскрыть их, но женский голос сзади строго произнес:

- Я принесла вам чай.

- Ставьте на подоконник.

Она поставила на подоконник поднос и сказала, точно отвечая на его вопрос:

- Мы сохранили кое-какой запас продуктов. Мы вынуждены прятать то, что у нас есть. У вас, к несчастью, не спросили... Поверьте, это все, что у нас есть. Не умирать же нам с голоду.

- Даете ли вы мне слово, что в доме больше нет скрытых запасов?

- Конечно! Даю честное слово. И давайте чаевничать.

На другой день вечером, при свете огарка, Гуляев прилег и раскрыл Рабле. Он любил этого неистового француза.

Вдруг он оторвался от книги и сел. За сегодняшний день ни разу не попробовал он пробиться к Саньке Клешкову, ни разу не попытался добиться смягчения его участи. Конечно, слова Бубнича его несколько утешили. Не могли начальники из-за одной ошибки так просто забыть заслуги Саньки. Он схватил сапог и начал его натягивать. Сейчас он пойдет в отдел, договорится с ребятами, и его пропустят к Саньке.

В это время на лестнице послышались шаги. Он поднял голову и прислушался. Шаги теперь быстро приближались, он узнал их. Это была Нина. Он нахмурился. А ему-то что? Они заигрывают с ним, потому что он представитель власти, чего же он так расчувствовался?

Постучали.

- Войдите, - сказал он, успевая натянуть второй сапог, благо портянка была уже намотана.

Вошла Нина.

- Владимир Дмитриевич, мое семейство просило узнать, не хотите ли вы принять участие в нашем вечернем чаепитии? Яковлев тоже будет.

Он смотрел на нее. При свете огарка лица почти не было видно, зато пылало золото волос.

"Интересно, - подумал Гуляев, а что все-таки за птица этот Яковлев?"

- Спасибо, - сказал он вслух, - я приду.

Она кивнула и вышла.

Он посидел в раздумье. Конечно, ему, следователю рабоче-крестьянского угрозыска, нечего связывать себя дружескими отношениями с "бывшими". Но с другой стороны, может быть, не все они безнадежны. Скажем, Нина. Ее можно перековать. И потом, надо приглядеться к этому Яковлеву.

Краснея и чувствуя, как во всех этих размышлениях он старательно обходит то самое главное, что заставило его принять приглашение, Гуляев надел свой серый пиджак.

За огромным столом с водруженным посреди самоваром сидело семейство Полуэктовых и Яковлев.

- Добрый вечер, - сказал Гуляев, входя.

- Здравствуйте, здравствуйте, - хозяин поднялся с места, - вот наконец сподобил бог узнать жильца, а то...

- Онуфрий! - перебила хозяйка, пожилая, дебелая, с грустным моложавым лицом, ни днем, ни ночью не снимавшая шали. - Садитесь, гостем будете, имя-отчеството ваше вот не знаю.

- Владимир Дмитриевич, - сказал Гуляев, садясь на стул, придвинутый ему Яковлевым.

Он уже испытывал раскаяние, что пришел сюда и пьет чай с классовыми врагами. Хорошо, хоть Яковлев здесь. Нина подвинула ему вазочку с вареньем, Яковлев - какие-то пироги. Гуляев откусил пирога и от сладости его, от забытого аромата теплой избыточной пищи весь сразу как-то отяжелел. Когда он за последние годы ел пирог? В семнадцатом году дома, в Москве, на Пречистенке. Еще жива была мать... И тут он отложил пирог и выпрямился. Перед ним сидело купеческое семейство, ело пироги и угощало его, красного следователя, а вокруг орудовали враги, может быть, друзья этого купчика, а рабочие маслозавода не получили сегодня пайка совсем.

Он посмотрел на купца, тот спокойно доедал пирог, поглядывая на гостей, собираясь что-то изречь.

- Владимир Дмитриевич, - спросила Нина, - вы поете?

- Пою? - изумился Гуляев.

- Смешно звучит в наши дни, - понимающе улыбнулась она, - но знаете, мне кажется, лучше всего отвлечься... Ведь вокруг столько ужасов.

- Ну, положим, - холодно сказал Яковлев, тряхнув своей учительской бородкой, - отвлечься почти невозможно. Вчера сожгли продовольственные склады, город остался без хлеба и продуктов, сегодня уже в двух местах была стрельба, пахнет новым бунтом, резней, закрывать на это глаза нелепо.