Юлий Файбышенко - Осада

Бубнич невидяще посмотрел на Гуляева и снова уставился перед собой. Лобастое крючконосое лицо уполномоченного ЧК было угрюмо.

- Иншаков прислал? - спросил он своим клекочущим голосом.

- Иншаков.

- Садись. - Бубнич подвинулся на скамье. - Видел убитых?

Гуляев кивнул.

- Что об этом думаешь?

- Похоже, взяли их всех вместе.

- Думаешь, ребята были в будке?

- Похоже на это.

- Сякинские хлопцы, конечно, подраспустились. И немудрено при таком командире, как Сякин. Все-таки бывший анархист. Но вояки они опытные, сплошь из госпиталей... Что-то не верится, чтобы они могли бросить посты и так запросто отправиться отдыхать.

- Тогда бы их не взяли, как кур. Шесть человек! Едва ли нападающих было больше. И ни выстрела, ни крика... По всему видно: работал батька Клещ. Но вот как он провел всю свою сволочь сквозь патрули, как разузнал, что где - вот вопрос...

- В городе, видимо, работают его осведомители, - сказал Гуляев. - И ограбление складов потребкооперации - тоже не просто грабеж. Опять все искусно, профессионально.

- Да, - ответил Бубнич, - Клещ - это сейчас главная забота. Мы тут кое-какие меры приняли... Но что делать с поджигателями? Обратились на маслозавод, к ребятам с мельницы, в ячейки, просили сообщить любые слухи, которые дойдут до них об этом факте. На счету каждый человек.

- Товарищ уполномоченный, - воспользовался поводом Гуляев и прямо взглянул в суженные жесткие глаза Бубнича, - людей так мало, а они за пустяк трибуналом расплачиваются.

- Ты это о чем? - сухо спросил Бубнич.

- Я про Саньку Клешкова. Сгорел там один амбар, а он его охранял... Ну вы же сами видели, какая обстановка была... Обыватель набежал... тут можно ведь не уследить...

- Отставить разговоры! - резко ответил Бубнич.

Гуляев опустил голову. Конечно, Санька был виноват. Но это ж Санька!

- Санька, товарищ Бубнич, - сказал он медленно, - никогда свою жизнь за революцию не щадил. Вы сами это знаете. Если мы таких парней шлепать будем, тогда уж не знаю...

- Ладно, - сказал Бубнич, внезапно и тепло улыбаясь, - товарища любишь - это правильно. Ты за Клешкова не беспокойся, все будет по справедливости. Задание сейчас тебе такое. Придумай что-нибудь сам, любым способом проникни к сякинцам, повертись там, - он встал и прошел к двери лабаза, - послушай, что они обо всем этом говорят. - Он выглянул в дверь и повернулся к Гуляеву: - А ну лезь в зерно. Затаись! Он не должен тебя видеть.

Гуляев, зачерпывая в краги зерно, проваливаясь по пояс, влез на самую вершину груды и лег там в тени. Ему был виден угол лабаза, где стоял стол Бубнича. Уполномоченный ЧК сидел за столом и что-то писал.

С грохотом отлетела дверь. Вошел и встал в проеме рослый человек в папахе. Он стоял спиной к свету, и Гуляев не видел его лица. Потом человек двинулся к Бубничу и в тусклом свете из окон стал виден весь: в офицерской бекеше, перекрещенной ремнями, в белой папахе, в красных галифе и сапогах бутылками. Шашка вилась и вызвякивала вокруг его ног, кобура маузера хлопала по бедру, зябкий осенний свет плавился на смуглом скуловатом лице.

- Ша, - сказал человек, останавливаясь перед Бубничем, - ша, комиссар! Увожу своих ребят резать бандитье в поле! Они мне втрое заплатят.

Бубнич с отсутствующим видом ждал, пока оборвется этот низковатый хриплый голос, потом взглянул в окошко.

- Садись, - сказал он, и Сякин, оглядевшись, сел прямо на зерно. Комэск красной и рабоче-крестьянской армии товарищ Сякин, - сказал Бубнич, - на что ты жалуешься?

Сякин вскочил и плетью, зажатой в руке, ударил себя по колену:

- А ты не знаешь, на что жалоблюсь? Шестерых ребят моих срубали, а ты спрашиваешь!

- Ты, Сякин, из Сибири?

- Оренбургский. Ты мне шнифты паром не забивай, комиссар. Говори: будет такой приказ идти на банду, иль мы сами махнем.

- Комэск товарищ Сякин, - сказал Бубнич, - ребят твоих срубали, потому что в твоем эскадроне нет никакой дисциплины, потому что ты с бойцами запанибрата и ищешь дешевого авторитета. Они ж не охрану несли, товарищ комэск, они ж пили в будке, их там и накрыли.

- Кто? - крикнул, ступив вперед, Сякин. - Покажи кто: по жилке раздерем!

- Это ты должен был знать кто, - встал Бубнич, - и учти, Сякин, момент тяжелый. В городе народ волнуется, потому что ты - понял: ты, и никто другой, - не уберег складов, где было все наше продовольствие. Мы еще продолжим этот разговор на исполкоме. И это будет разговор о революционной дисциплине.

- А! - махнул рукой Сякин, поворачиваясь к выходу. - Банду резать это и есть моя революционная дисциплина. Все!