Миюки Миябэ - Седьмой уровень

Ничто не может его обидеть. Жизнь прекрасна.

Если удастся то, что они задумали, будет еще лучше. В этом юноша не сомневался.

Видения повторялись.

Глубокий сон перемежался томительной дремой. Соответственно сменялись образы сновидений, как прихотливые узоры в калейдоскопе.

Погружаясь на самое дно забвения, он попадал в один и тот же сон. Стоял, держа кого-то за руку, на краю крутого обрыва, точно выдолбленного волнами, и смотрел вниз на спокойное море. Ветер нежно ласкал лицо, и, облизывая губы, он даже во сне ощущал соленый вкус.

— Это и есть море?

Поднял глаза — стоявший рядом мужчина кивнул. Широкая, смуглая, жилистая ладонь крепко обхватила его ручонку, от мужчины исходил сладкий аромат нагретой солнцем травы.

— Да, это и есть море.

Крепко сжав сильную руку, он прижимается плечом к ноге в тонких парусиновых брюках, и тихо шепчет:

— Я боюсь!

Они продолжают говорить. Но слов, как ни пытайся, уже не уловить. Вот-вот, кажется, ухватил, и нет их, исчезли, точно мираж, к которому тянешь руки.

Страшно! Море замерло неподвижно… Не готовится ли оно к прыжку, чтобы поглотить его?

Мужчина смеется, сквозь его ярко-белые зубы течет дымок сигареты.

— Море не может взобраться на сушу, — говорит он. — Так же как нам не дано взлететь в небо.

Он чувствует щекой ткань его рубашки. Прорывается смех.

Все-то он знает! Человек не может взлететь в небо, а я… а я…

Отец.

В этом месте сон начинает расплываться. И исчезает. Отец… Лишь одно это слово, потерянное и наконец найденное, оставляет слабый отзвук. Море сворачивается, как свиток…

Хаос возвращается. Всё проваливается во тьму. Подступает тягостная пустота. И вот уже он всплывает к поверхности. Беспокойный сон, как тонкое одеяло, накрывающее его лицо.

Теперь он смотрит на себя откуда-то со стороны. Сверху. Он стоит перед дверью. Массивная деревянная дверь с большой ручкой, холодной на ощупь. Ладонь ощущает холод, несмотря на то, что он, казалось бы, простой зритель, находящийся по ту сторону сна. Ручка мягко поворачивается, щелкает замок, дверь открывается.

— Что, не ожидал? — говорит кто-то.

До сих пор он взирал на все с высоты птичьего полета, но в этот момент его взгляд оказывается на одном уровне с тем, кто пребывает во сне, и устремляется на незнакомца.

Однако лица он не видит. С этого места сон становится отрывочным. Точно музыка в наушниках, когда заканчивается батарейка. Есть. Нет. Есть. Нет. Вот-вот оборвется. И только голос продолжает звучать.

Тсс… Тихо!

Он переворачивается с боку на бок.

Нас не должны услышать.

Поправляет сбившееся одеяло, прикрывая оголившиеся ноги.

Не бойся, они не обидятся, ведь сегодня…

Пытается выкарабкаться из сна.

Ведь сегодня ночь перед Рождеством!

И сразу после этого — вопль. Тихие шаги, приглушенный стук и — вопль.

Точно колокол, треснувший в момент удара, голос, сорвавшись, переходит в хрипение, дрожит, умолкает, и, заглушая его последний отзвук, что-то с грохотом падает на пол и разбивается…

Вдребезги.

В этот момент он проснулся.

Голова покоилась на подушке.

Он лежал на левом боку, уткнувшись взглядом в белую стену. Руки притиснуты к груди, ноги слега согнуты в коленях, плечо высунулось из-под одеяла.

В ухе, прижатом к подушке, и по всему телу гулко отдается стук сердца. Тук-тук-тук. Как у ребенка, вбежавшего с улицы в дом.

Холодно, — подумал он.

Лежа неподвижно, с открытыми глазами, он чувствовал, как боль протягивается ото лба к затылку, точно тугая струна. Глубокий след, оставленный стремительно пронесшимся сном. Кажется, можно пальцами нащупать его колею.

Боль утихла. Сильно моргая, он поднял глаза.

Безупречно белая стена, идущая вверх к потолку. Ни единого пятнышка. Присмотревшись, понял, что поверхность стены не гладкая, шероховатая. Совсем как…

Совсем как — что?

Опустив голову на мягкую подушку, он попытался вспомнить.

Стена. Белый цвет. Выпростав из-под одеяла руку, провел ладонью по шероховатой поверхности.

Что это напоминает? И еще этот цвет. О чем ему говорит этот цвет?

Продолжая лежать на боку, он неподвижно смотрел на стену. Что за ерунда! Почему он не может вспомнить? И главное — почему так страшно важно вспомнить?

Затаив дыхание, он думал.

Совсем как — что?

Джинсы!

Джинсы . Слово вспыхнуло в темноте. Как будто открылась невидимая дверь, как будто невидимый кто-то подсказал ответ. Обои напоминают джинсовую ткань.