М. Барышев - Операция Ривьера

Несчастна мать, которая не может накормить детей. Чудовищен тот, кто, имея хлеб, спокойно может глядеть, как умирают с голоду дети

Трудно одолевалась беда. Миллионы беспризорных и голодающих ребятишек были помещены в детские дома и интернаты, получали помощь от государства. От деткомиссии при ВЦИК, председателем которой был Дзержинский.

Но полтора миллиона малолеток всё ещё оставались без помощи. Их должен был сейчас выручать коммунист Вячеслав Менжинский, а ему приходилось заниматься новоявленным «императором».

— В шифровке Кулагину укажите на необходимость максимальна активизировать операцию, — непривычно жестким голосом сказал Менжинский. — Подготовьте материалы по Кирилловнам и николаевцам. Мы должны добиться, чтобы эти два претендента на «престол» как следует поссорились друг с другом… Вот над этой задачкой я сегодня вечером и помыслю.

— Позволю себе не согласиться с вами, мистер Брасс, — поигрывая изумрудным брелком, сказал Коншин. — Большевики могут заставить русского мужика снять иконы в горницах, могут отдать церкви под клубы, но веры им не истребить.

Мистер Брасс, как попросил себя называть собеседник, в упор глядел на Коншина выпуклыми немигающими глазами. Этот пристальный взгляд и выпяченная губа раздражали члена совета Торгпрома.

Кто такой мистер Брасс, Коншин толком не знал. По-русски он говорил отлично, без всякого акцента. По той почтительности, с какой Густав Нобель говорил об этом англичанине, можно было понять, что птица он важная И вдобавок весьма увертливая. Вместо того чтобы задать прямой вопрос и получить на него определенный ответ, собеседники вот уже битый час толковали о загадочной душе русского человека.

— Вера и иконы не имеют сейчас никакого значения, господин Коншин.

— Я имею в виду устойчивость мужицкой психологии… Продразверсткой Советская власть чувствительно побила мужика. Вовремя опомнилась и ввела, как вы знаете, свободную продажу хлеба, а затем и нэп. Это убедительно доказывает, что большевики не могут осилить мужицкую психологию и вынуждены отступать перед ней…

— Иллюзии, совершеннейшие иллюзии. Большевистская власть бьет не мужиков. Она бьет тех, кого в вашей деревне испокон веков называли мироедами. Бьет десятерых, а сотне дает землю. Вот в чем сила комиссарской политики. Представьте себе, во что может обойтись стойкость русского мужика, если у него начнут отбирать землю, которую он получил от комиссаров… Или вы полагаете, что землю надо оставить у мужиков?

— Нельзя так приземлённо рассуждать, мистер Брасс…

— Мужик будет мыслить приземленно, господин Коншин. Как только он разберется, зачем доблестное войско, скажем генерала Кутепова, пришло на русскую землю, его мысли сразу же приземлятся.

— А я верю, что в душе русского мужика не умерла былая вера в святую Русь. Диктатура комиссаров и чекистов заставила её притихнуть. Она затаилась в горницах с дедовскими образами, но, уверяю вас, продолжает рычать. Она исподволь подрубает все планы коммунистов. С деревней им не справиться. В русских мужиках так и остался подвижнический дух. Мужик не только о собственной землице заботился, он ещё всегда хотел душу спасти.

— Свою душу, господин Коншин, собственную, — усмехнулся мистер, и взгляд его немигающих глаз стал ещё жестче. — И спасать предпочитал не молитвами, а топором. Убегал к Стеньке Разину и Емельяну Пугачеву, а то просто сбивал в ближнем лесу ватагу. В монастыри за спасением он уходил много реже. Поступал, извините, по собственной же пословице: «Богу молись, а к берегу гребись»…

«Разговорчивый», — подумал Коншин, соображая, как перейти к тому делу, ради которого он приехал в дорогой номер фешенебельной гостиницы. Через час Коншину надо было непременно быть на бирже, где его маклеры, разнюхав курсы акций и последние новости, дожидались хозяйской команды.

— Нового монарха на русском престоле ваш богобоязненный мужик теперь не примет, — продолжал собеседник. — Русская эмиграция начинает утрачивать ощущение реальности, господин Коншин… Нет, в данном случае я не имею в виду организацию, которую вы представляете. У вас собрались трезво мыслящие люди. Но великий князь явно склонен к иллюзиям. Недавно мне довелось читать очередную пропагандистскую листовку. Какой-то умник решил наповал сразить мистическую душу русского мужика. Переставил в большевистской эмблеме «серп-молот» слова и предложил читать их наоборот. Вот, мол, как указывает тайное провидение! Что кончится, мол, «молот-серп» престолом. Для ярмарочного балагана в тамбовском захолустье такие упражнения, возможно, и подойдут, но для образованных людей Европы подобные экзерсисы не стоят ломаного гроша. Автор этой листовки носится с идеей напечатать несколько сот тысяч экземпляров и переправить их в Россию. Жаль, что на такое дело будут истрачены деньги… Нет, уважаемый господин Коншин, теперь нужно совершенно другое.