Олег Рой - Капкан супружеской свободы

Сгорбленная фигура на знакомой скамейке с трудом, едва заметным движением повернулась на звук шагов, и он увидел лицо, очень похожее на то, которое когда-то приходило к нему во сне. Все старые люди похожи друг на друга…

– Подумать только, – задумчиво произнесла старая женщина, – все вышло по-моему. Я так и чувствовала, что мы еще встретимся с вами.

Он согласно кивнул ей:

– Я тоже знал это. Вы здоровы, моя дорогая?

– Спасибо, сынок, – тихонько поклонилась она. – Видишь, раз могилки ухожены, прибраны, – значит, и я еще на ногах. Ты мог бы и не передавать мне деньги, я бы и так, все равно приходила к твоим девочкам… Я ж говорила тебе: мне это не в тягость.

Он отрицательно качнул головой, сам не зная, с чем он пытается не согласиться, а она перевела цепкие, чуть слезящиеся глаза на молча стоящую рядом Натали.

– Вот говорят: Бог дал, Бог и взял, – протянула она еле слышно. – А ведь забывают люди, что случается и наоборот. Бог взял у тебя все, сынок, но он же и дал тебе, верно? Вот дочь у тебя появилась, и жена, значит, будет…

Алексей не смог ничего ответить ей, да старуха, кажется, и не ждала ответа. Как странно, что она сразу назвала Натали его дочерью… Как странно, что девочка рядом с ним, показавшаяся Лиде неоспоримым свидетельством его нового любовного романа, этой женщине показалась таким же неоспоримым свидетельством возрождения его отцовских чувств… Разный духовный опыт, разное отношение к нему было у двух этих женщин? Да, и это, наверное, тоже. Но главное было не в том. Просто у старухи, сидевшей сейчас перед ним на заснеженной, мокрой скамейке, было чудесное умение видеть его, Алексея Соколовского, чувствовать его, понимать его душу. Когда-то такое умение, наверное, было и у Лиды – иначе она не смогла бы дать ему столько счастья и столько горя. Но теперь она ушла из его жизни навсегда. И, вздохнув глубоко-глубоко, он мысленно отпустил ее на волю и пожелал ей счастья.

Натали меж тем уже зашла за ограду и спокойно, красиво разложила на граните цветы, которые они вместе выбирали для Ксюши и Татки. Жена смотрела на Алексея со своего портрета чуть насмешливо и очень по-доброму, а дочка показалась ему еще более юной, нежели казалась на этой фотографии всегда. «Вот видите, – тихо шевеля губами, сказал он им. – Видите, как бывает, – я уже не один. Я знаю, вы не можете сердиться на меня за это. Дороже вас у меня все равно никогда никого не будет. Но позвольте мне иметь еще хоть что-нибудь дорогое в жизни!.. Иначе жизнь моя просто закончится – а вы, я знаю, не хотели бы этого…»

Он очнулся, когда старуха, имени которой он так и не узнал, уже уходила, растворяясь в голубоватой дымке морозного дня. Почти слившись с деревьями парка, она обернулась, как и в тот, самый первый раз, и крикнула ему слабым, но отчетливым голосом:

– Видишь, вот она, родная кровь… Кровь или душа родная – все равно это. Как я думала, так и вышло…

Уже темнело, короткий последний день ноября подернулся пеленой ночи, когда они вернулись домой. Натали не тревожила Алексея разговорами и расспросами, она усиленно хмурилась отчего-то и, похоже, напряженно обдумывала какие-то свои дела. А Алексей весь вечер потом не мог отделаться от странной мысли, что старуха на кладбище пыталась сказать ему то же, что и бабушка своим дневником, и Эстель единственной своей ночью, и Натали своим неожиданным разговором на кухне… Внешние события, катастрофы, несчастья, потери влияют на нашу судьбу ничуть не больше, нежели одно только слово, одно чувство – мимолетное или нет, неважно, – один только взгляд. Запах шиповника, сумасшедшая острая боль от его шипа, которая кажется тебе сладкой лишь оттого, что в этот миг тебя целует другой человек, – и вот уже твоя судьба решена навсегда. Один только шиповник – как одна минута наедине с почти незнакомой женщиной в незнакомом парижском саду; одна мольба, не вовремя вознесенная к небу; одно слово, сказанное или не сказанное тобой. Или один телефонный звонок, прозвеневший как раз тогда, когда ты мысленно произнес имя женщины, набравшей только что твой номер.

– Эстель! – крикнул он в трубку, не дожидаясь, пока неизвестный абонент назовет себя. – Я все решил. Я завтра же подпишу контракт, и к Рождеству буду в Париже. С вами, с тобой…

– Хорошо, Алеша, – откликнулся сквозь помехи и шум телефонной связи ее нежный, неизвестно когда, каким чудом успевший стать для него любимым голос. – Мы очень ждем тебя.

Один чай (ломан. итал.).