Олег Рой - Капкан супружеской свободы

Алексей кивнул, совсем забыв, что собеседница не может его видеть. Сам-то он видел Эстель вполне зримо: вот она стоит, сжимая телефонную трубку изящной рукой, и волосы, как всегда, падают ей на лицо, а она убирает их точеным привычным движением – точно так, как делала это в саду Тюильри, и в маленьком уличном кафе, и еще потом, ночью, отбрасывая прочь ненужную завесу, мешающую ему прижаться к ее лицу своим лицом… «Конечно, мы позвоним», – пробормотал он и поднес трубку к губам так близко, словно пытался дотянуться теперь до ее собственных губ. Ему казалось, что в трубке после его слов повисла короткая, нервная пауза; он чувствовал – нет, не так, – он точно знал, что красивая и желанная для него женщина там, в Париже, ждет от него еще каких-то слов… Но ему слишком многое хотелось сказать ей, слишком во многом удостовериться, чтобы он посмел обратиться сейчас к ней со словами любви. И, слушая потом короткие, тревожные гудки на линии, он думал о том, что, даже если для нее все случившееся – лишь дань случайному увлечению, он не станет жаловаться и гневить Бога. Не понимая, что и она теперь думает о том же – не было ли для него это парижское приключение лишь легким экспромтом стареющего мужчины? – не понимая этого, Алексей не смел быть уверенным ни в чем. И, не надеясь ни на что, он твердо был уверен: бессмысленно загадывать свое будущее. Уж слишком хорошо он теперь знал, что не стоит пытаться устраивать торги с судьбой, не стоит просить у нее больше, нежели она стремится дать тебе, – надо просто принимать свою жизнь такой, какой она складывается, и быть благодарным за все, что имеешь. В конце концов, судьба не глупее нас – она не хуже нас знает, что нам нужно…

Немедленно после приезда Натали окунулась в московскую жизнь с такой нерассуждающей жадностью, с таким пылом и энтузиазмом, что он только посмеивался, не скрывая больше от себя, насколько сильно напоминает ему эта девочка его погибшую дочь. Они как-то быстро и неожиданно легко перешли с ней на «ты», и это новое выражение родства и близости между ними доставило Алексею неожиданную радость, точно он способен был еще радоваться таким, в сущности, простым и незамысловатым вещам.

Девушка целыми днями (а то и ночами) носилась по городу, то репетируя с друзьями, то знакомясь с достопримечательностями столицы, то благодаря протекции Алексея Соколовского общаясь со знаменитыми российскими актерами, – а он только качал головой, вспоминая, как Татка, бывало, умудрялась выжать из любой встречи, любой поездки максимум полезной информации и с юношеским максимализмом заявляла, что сон – это пережиток прошлого. Французская сестричка врывалась в дом (нисколько, кстати, не затруднившись считать его на время абсолютно своим), отшвыривая в сторону маленький красный рюкзачок и с ходу залетая в рабочий кабинет Алексея с криком: «А вы знали, что?..» И он либо уверенно кивал в ответ, либо недоуменно поднимал брови, выслушав ее очередную новость, – но во всяком случае и не думал сердиться на то, что его оторвали от работы. Точно так же когда-то дочь могла ворваться к нему в любое время и со священным правом собственницы – ведь ей принадлежала вся его жизнь! – захватить внимание Алексея в свой маленький крепкий кулачок… Натали, зевая и нимало не стесняясь короткой полупрозрачной ночной рубашки (ох уж эти француженки!), выползала из своей комнаты по утрам и шлепала в ванную, по пути сонно чмокая Алексея в щеку, – а он пугался того, как сильно было в нем в этот миг желание прижать ее к себе и поцеловать в ответ, и принимался устраивать себе допрос с пристрастием: только ли отцовские чувства толкают его навстречу девочке? Ему хорошо были известны многочисленные истории из жизни друзей-приятелей, умудрившихся к пятидесяти годам свихнуться от любви к какой-нибудь Лолите. Но, к счастью, совесть Алексея Соколовского всегда реагировала на вопросы подобного толка с одной только иронией, и вскоре он перестал испуганно выискивать в своих чувствах к молодой француженке какой-либо сексуальный оттенок. Натали просто стала дорога ему; она так же уверенно и спокойно вошла в его сердце, безошибочно отыскав в нем опустевшую отцовскую нишу, как ее бабушка однажды сумела покорить его сознание и мысли, а ее мать – завладеть всеми его мужскими чувствами.

Гастроли молодежной студии, примой которой стала Натали Лоран, проходили в студенческих театрах Москвы вполне успешно. Алексей занимался своими делами, много работал над проектом нового спектакля, идея которого уже выкристаллизовалась у него голове и захватила его полностью, иногда заходил в гости к Саше Панкратову и его приветливой тактичной жене, а по воскресеньям непременно бывал у Ксюши и Татки и рассказывал им обо всем, что произошло за неделю. Иногда его недолгий скорбный путь по заснеженному кладбищу – от кованых чугунных ворот до двух знакомых невысоких холмиков – казался Алексею отголоском его старинного сна, но он ничего больше не боялся ни во сне, ни наяву, а потому только горько улыбался, если вдруг замечал в низком сером небе неожиданный след от черного воронова крыла.