Олег Рой - Банкротство мнимых ценностей

– На, будешь?

– А что это? – брезгливо покосился Макс.

– Да пей, не бойся, никто не помирал еще от этого. Спиртяга просто, ребята бодяжат.

Максим поморщился, засомневался, но потом решительно протянул руку и сделал глоток. Горло мгновенно обожгло едкой жидкостью, дыхание перехватило.

– Черт, гадость какая, – едва выдохнул он.

– Привыкнешь, все привыкают. Ничего, тут у нас коньяков да шампанских нет, – философски заметил Штырь. – И то, если Мегера узнает, сипец будет!

Он сделал еще глоток и продолжил:

– Вот ты говоришь – усыновляют… Бывает, конечно. Только редко. Все больше байки травят, вот, мол, один пацаненок заболел чем-то, то ли тифом, то ли корью, его в больничку отправили, тут не могли вылечить. Ну и там докторша какая-то к нему прикипела. Потом год его в детдоме навещала и в конце концов забрала с собой. Но такое редко бывает. Усыновлять-то норовят все больше малышню, ну, девок иногда. Недавно тут одну девку забрали, Таньку-Козу, но ее же мать родная и забрала. Когда Танька родилась, прикинь, ее матери семнадцать лет было, ни мужа, ни работы. Ну, ее и отдали в детдом. Но мать эта постоянно навещала Танюху, ревела все. Потом и ее родители стали приезжать, дед с бабкой, значит. Домой брали на выходные, на праздники. А однажды она вовсе не вернулась, все-таки оставили дома. Вот так-то. Ладно, пошли обратно, а то попадет.

А еще случай был, пару лет назад, – продолжал Штырь, когда они вернулись в кухню, к горе грязной посуды, – девчонку вообще итальянка забрала. Но та мелкая была, года три, красивая такая и, говорят, на ту итальянку похожа. Я вот тоже раньше надеялся, что меня заберут, но что-то никто не рвется. Мои вряд ли заберут… Батя в тюрьме сидит, козел, – со злостью проговорил он.

– А у тебя что случилось? – поинтересовался Макс, загружая в мойку новую стопку тарелок.

– Да ничего, как обычно тут у всех, – Штырь отвернулся. – Мать пила, отца за пьяную драку посадили, он там кого-то ножом пырнул. Мать от меня отказалась, сука, тут же сюда и сдала. Мне вообще с ней хорошо было, хоть она и пила. Где угодно лучше, чем здесь.

Откровенность собеседника подкупила Макса, и он решился задать вопрос, неотступно мучивший его все это время.

– Слушай, тут такое дело… Я ночью слышал… Ну понимаешь… Как новенького этого, Кольку…

– Опустили, что ли? – глаза Штыря блеснули. – Ничего ты не слышал, понятно? А будешь залупаться, и тебе достанется. Ты лучше вообще Парамону на глаза не показывайся, а то приметит он тебя и приставать будет. И никуда ты тогда от него не денешься, если понравишься. Вообще он не всех трогает. Но ему отказывать не принято.

– И как он не боится карцера? Сам говорил, там сгнить можно…

– Ну, карцера он, может, и боится, да только кто ж настучит? А Мегера не знает про это… А может, делает вид, что не знает. Ей же за всеми не уследить. Да и желания нет, главное, чтобы мы проблем меньше доставляли. А ты расскажешь, так тебе же хуже будет. Мы стукачей не любим.

– Да не буду я никому говорить, чего я, идиот, что ли? – отмахнулся Максим, а про себя подумал: «Бежать, бежать! Во что бы то ни стало».

В ту же ночь, когда Максим пошел в туалет, с соседней кровати бесшумно кто-то поднялся и направился вслед за ним. Он уже выходил из кабинки, когда столкнулся лицом к лицу с Парамоном. Тот толкнул его в грудь так, что Максим ударился о дверь и, поскользнувшись, упал. Парамон наклонился к нему, Максим почувствовал зловонное дыхание у своего лица и услышал горячий шепот:

– Ну что, будем дружить по-хорошему?

– Да пошел ты, – Максим выдохнул в лицо противнику, изловчился и, ударив его в пах, перекатился из-под него и убежал.

Он знал, что расправы ему не избежать. И также понимал, что не сдастся ни за что. Лучше уж умереть. Тем более сейчас эта перспектива не казалась ему такой уж пугающей. Теперь он ждал. Несмотря на свой возраст, он обладал удивительным, почти звериным чутьем, которое не раз выручало его потом. Но это чутье он обнаружил у себя именно тогда.

На завтраке Парамон, проходя мимо его стола с подносом, оглядел его оценивающе и сказал громко:

– Ну, готовься, пацаненок, сегодня твоя лучшая ночь. Это даже хорошо, что ты такой смелый, – и мерзко заржал. Множество глаз тут же обратились на Максима – кто со злорадством, кто с ненавистью, кто даже с сочувствием, но в основном с любопытством. Все предвкушали развлечение. Это слышали и воспитатели, но никто не отреагировал, своих забот полно. Тут было принято, что воспитанники сами разбираются между собой, по своим неписаным законам. Даже если бы кто-нибудь и вмешался, вряд ли бы это помогло Максиму, который заметил, что Парамон никогда не ходит один, все время со своей свитой. Значит, трус, – сказал себе Макс. На этом он и решил сыграть.