Эдриан Маккинти - Кладбище

С самого начала боль была моим главным союзником. Сами того не сознавая, мои враги оказали мне услугу, когда ломали мне ребра и били по голове.

Некоторое время я прислушивался к шагам, удалявшимся в направлении большого дома, потом пристально всмотрелся в полумрак. Где она? Где эта чертова бутылка из-под кока-колы? В коптильне быстро темнело, и я знал, что времени на поиски у меня почти нет.

Я несколько раз моргнул, пытаясь избавиться от залепивших глаза сгустков крови, и всей тяжестью повис на веревках.

Почти сразу мне стало ясно, что Гудини из меня не получится. Мои запястья были, привязаны скользящим узлом, который только сильнее затягивался от каждого рывка. К освобождению существовал лишь один путь — каким-то образом перерезать веревки.

Чуть сместившись в сторону, я навалился на веревки всей тяжестью и выставил вперед правую ногу с растопыренными пальцами. Я тянулся изо всех сил, но не доставал до бутылки: не хватало буквально нескольких дюймов. С тем же успехом до нее могло оставаться и несколько миль. Как я ни старался, я не мог до нее даже дотронуться. Не мог — и точка!

Ну давай же, сукина дочь!

Я извивался, как червяк, так что мои руки едва не выворачивались из суставов. Легкие пылали, словно я вдохнул горящую смолу, но все было тщетно, и я в изнеможении оперся на стену, пристроив зад на выступающем из бревна сучке. В моем положении любая опора была лучше, чем никакой.

Теперь я мог перевести дух.

— Эй!.. — окликнул меня из темноты дрожащий, срывающийся голос. Мальчишка-англичанин. Уходя, Соня забыла заткнуть ему рот. — Вы слышите?..

— Слышу, — ответил я, слегка отдышавшись.

— Как вы думаете, теперь они ушли до утра? — спросил он с надеждой.

— Да, похоже.

— Я хочу вам кое-что сказать...

— Хочешь, так скажи...

— Мне страшно. Очень, — проговорил Питер с характерным эссекским акцентом.

— Не бойся, — ответил я. — Все будет хорошо.

— Они ведь убьют нас, правда? Вы — агент ФБР, я — сын генерала Британской армии. Они убьют нас обоих!

— Никто нас не убьет.

— Нет, убьют. О боже, я не хочу... Не хочу умирать! — пробормотал Питер и негромко заплакал.

Я дал ему поплакать минуты две и сказал:

— Если хочешь поболтать со мной, Пит, говори потише. Думаю, ночью они еще раз наведаются сюда, чтобы проверить, все ли в порядке. Так что говори шепотом.

— Я не хочу умирать! — повторил он тише, продолжая всхлипывать.

— Послушай меня, сынок. Мне тяжело разговаривать, так что повторять я не буду. С нами все будет в порядке, обещаю, но ты должен взять себя в руки. Если я найду способ спастись, я и тебя заберу с собой... Ты должен держать себя в руках. А если ты ослабеешь от страха и будешь хныкать как девчонка, мне придется думать не только о наших врагах, но и о тебе. И тогда нам наверняка каюк. Понятно?

Он помолчал и прошептал, прерывисто вздыхая:

— Да, я понял.

— Вот и отлично. Именно это я и хотел услышать. Не сомневайся, все будет о'кей, только тебе придется немножко мне помочь.

Я услышал, как он завозился у своего столба. Он был привязан к нему таким образом, что мог не только стоять, но и сидеть. Повязка на глазах была из бинта, несколько раз обмотанного вокруг головы и закрепленного изолентой.

— Что я должен делать? — спросил Питер из темноты, и в его голосе снова прозвучали истерические нотки.

— Ты должен успокоиться и верить мне. Соберись, ты же мужчина! Все будет отлично, только ты должен мне верить и делать все, что я скажу.

— О'кей, — ответил Питер негромко.

— Чем они привязали тебя к столбу, парень?

— Цепью.

— Ты не можешь от нее избавиться?

— Вряд ли.

— И все равно ты должен попытаться. Я видел: они привязали тебя к столбу. Если ты будешь двигать цепью из стороны в сторону, тебе, возможно, удастся его перепилить. Попробуй. Я предупрежу тебя, если услышу что-то подозрительное.

— Хорошо, — сказал Пит.

Вот и отлично, подумал я. А я тем временем попытаюсь осуществить свой план.

Оттолкнувшись от стены, я переместился вправо, насколько мог, но моя нога по-прежнему не доставала до проклятой бутылки.

— Как вас зовут? — спросил Питер.

— Майкл Форсайт, — ответил я. — А теперь — молчи. У нас обоих есть дело, которое нужно выполнить как можно скорее.

Если бы бутылка валялась, скажем, дюймах в шести правее, у меня бы не было ни малейшего шанса, но она лежала как раз на таком расстоянии, что я испытывал все муки, какие давным-давно пережил один греческий парень по имени Тантал. Бедняга, как же я его понимал!