Акиф Пиринчи: Кошачьи

Район, правда, был самый респектабельный, здесь было даже романтично. Зубному врачу пришлось бы вкрутить своим жертвам целую уйму вставных зубов на штифтах, чтобы иметь возможность въехать сюда. Однако именно печальное строение, в котором нам предстояло поселиться в ближайшем будущем, торчало как вставной зуб среди остальных кукольных домиков рубежа веков. В уютном ряду аккуратной улицы, обсаженной деревьями, с которой особенно плохо вязался безумный дух ремонта волшебников амортизации, эти величественные развалины производили такое впечатление, будто они материализовались только благодаря силе воображения автора фильмов ужасов. Это была единственная развалюха на улице, и я судорожно старался перестать строить догадки, почему это так. Вероятно, владелец долгие годы искал дурака, который вообще отважится переступить порог этой руины. Мы войдем внутрь, и потолок рухнет на наши головы. Густав был не из тех, кто способен побить рекорд в тесте на интеллект, но мера его глупости мне стала очевидна лишь теперь.

Фасад здания, который был украшен уймой выбоин, выглядел как гримаса мумифицированного египетского фараона. Серое и огрубевшее, это ужасное лицо пристально уставилось на мир, словно имело демоническое послание к еще живущим. Частично разрушенные оконные ставни обоих верхних этажей, которые, как упоминал Густав, пустовали, были закрыты. Нечто таинственное исходило оттуда. Снизу крыша была не видна, но ручаюсь головой, она полностью обвалилась. Так как квартира в бельэтаже, в которую предстояло въехать моему душевно больному другу и мне, располагалась на высоте двух метров от земли, то туда только с трудом можно было заглянуть через грязные стекла. В беспощадных лучах полуденного солнца я смог увидеть лишь грязный потолок комнаты в пятнах да безвкусные обои.

Так как Густав разговаривал со мной исключительно на причудливом языке младенца, что мне вовсе не мешало, — я бы и сам обращался к нему, используя такой же примитивный лексикон, вздумай я с ним поговорить, — то он издал одобрительные возгласы восхищения, когда мы наконец остановились перед домом.

Если у вас между тем сложилось впечатление, что я испытывал враждебные чувства к моему сотоварищу, то вы правы лишь отчасти.

Густав… н-да, кто же такой Густав? Густав Лёбель — писатель. Но того сорта, чьи заслуги в создании духовных ценностей упоминаются разве что в телефонных справочниках. Он сочиняет так называемые короткие романы для так называемых дамских журналов, и эти тексты так утонченно кратки, что повествование укладывается на стандартной странице формата А-4. На замысловатые сюжеты Густава, как правило, вдохновляет вид чека на сумму в двести пятьдесят марок: больше ему никогда не платили его «издатели»! Но как часто я наблюдал борьбу этого добросовестного автора с самим собой в поиске изюминки, сюжетной находки, в попытке придумать, например, не существующую до нынешнего момента причину для разрыва брака. Только на короткий срок Густав регулярно покидает вселенную ложных наследников, изнасилованных секретарш и мужей, которые никогда не замечали, что их жены изменяют им уже тридцать лет, чтобы написать то, что хотелось бы ему самому. Так как по образованию он историк и археолог, всякий раз, как находит время, пишет научные сочинения о древности с узкой специализацией по египетским божествам. Это Густав делает настолько скучно и подробно, что все работы без исключения оказываются рано или поздно безнадежно устаревшими и его надежды когда-нибудь жить на это становятся все более призрачными. И хотя внешне он напоминает гориллу и этот человек — самое толстое создание, с которым я лично знаком (конкретно — сто тридцать килограммов), он, как выражаются в таких случаях, остался ребенком, глупым с головы до пят. Его представление о мире базируется на трех китах: уют, покой и сытое самодовольство. Всего, что угрожает нарушить этот священный триумвират-треугольник, Густав пытается избежать. Честолюбие и спешка для этого безобидного обывателя как иностранная речь, а моллюски в чесночном соусе и бутылка шабли дороже блестящей карьеры.

Таков Густав, и он полная противоположность мне! Неудивительно, что такие разные личности, как мы, время от времени устраивают перебранки. Но я бы оставил все как есть. Он заботится обо мне, ограждает меня от банальных физических страданий, защищает от опасностей, и самой большой любовью в его созерцательной жизни остаюсь все же я. Я уважаю и почитаю его, хотя иногда — должен признаться — мне это дается нелегко.