Юрий Козлов: Кайнок

«Черт возьми, на таком расстоянии едва ли можно расслышать человеческий голос... Но и не мог же он почудиться сразу четверым...»

Еще через километр он снова увидел следы. Много следов. Они вели в гору, разбросанные широко: здесь поисковики перестроились в шеренгу.

«Их тоже обеспокоило расстояние, и они решили осмотреть гору», — подумал Пирогов.

Выше, сколько было видно, следы рассыпались реже. Некоторые тянулись в сторону деревни. Корней Павлович поворотил коня, поехал медленно, всматриваясь в полуголый склон.

Следы терялись вдали. Велика гора — день ходить не переходить. «А если они спустятся против села?»

Он терялся в предположениях; то давал коню шпоры, то сдерживал его и совсем неожиданно из-за склона увидел черный ствол сожженного молнией кедра. За ним метрах в трехстах стоял крайний домик с плоской земляной кровлей.

«Как же ты собираешься логово искать?» — с горечью и неприязнью к себе подумал Пирогов.

Он объехал склон со стороны деревни, никого не увидел и вернулся в сельсовет. «Ну что ж, в решении Кочурова был холодный расчет: искать человека в горах сложнее, чем иголку в стогу сена... И если бы он не обнаружил себя, его никто не хватился бы сто лет».

ПИРОГОВ позвонил в отдел. Дежурная тревожным голосом сообщила, что все в порядке.

— А что происходит с вами?

— Как — со мной?

— Вас знобит. Вы больны?

— Н-нет. Все в порядке.

— Организуйте наблюдение за склоном хребта. Привлеките Козазаева и всех свободных. Немедленно.

— Ясно, Корней Павлович.

Он крутнул ручку индуктора, дал отбой.

— Схожу к председателю артели, к парторгу, — Пирогов виновато посмотрел на притихшую секретаршу. — Если что — вызовите.

Уже на крыльце он еще раз оглядел гору и вдруг заметил на кромке западного склона движение. Крохотные фигурки спускались, держась толпой. Пирогов отвязал коня, вскочил в седло.

Да, это были поисковики из местного отряда самообороны, созданного в первый месяц войны. В него входили пожилые люди непризывного возраста и молодежь, чьи года приближались к солдатским. Впереди группы, прижимая руку к груди, осторожно шел Смердин.

Увидев Пирогова, группа остановилась, опустила на землю длинный тяжелый предмет, завернутый в тряпье.

Корней Павлович соскочил с седла, зашагал по склону навстречу.

— Вот какой компот, — сказал Смердин. — Он и кричал, — оглянулся, кивнул на кучу тряпья. — Застрелили.

В легком не по сезону тряпье лежало закостеневшее тело мужчины лет сорока с небольшим, костлявого, с тонкой кадычной шеей, бледным зеленоватым лицом, искаженным ужасом и болью.

— Похоже, свои суд учинили, — высказал предположение Смердин.

— На кого-нибудь из местных похож? — спросил Пирогов.

— Не-ет. Чужой... По морде читаю, из-под земли выпрыгнул.

Пирогов склонился над трупом. Увидел большое желтое пятно против сердца. Второе — на животе...

Совсем не к месту представились сухие спокойные глаза вчерашнего нарочного. «Твоя клиентура из этой категории... Если не хлеще».

— Не знаю, как сообразили на горе поискать, — объяснил Смердин.

— Потому его и услышали ребята, что на горе кричал... И до меня звук выстрела долетел.

— До тебя? — удивился председатель.

— Представь себе. Я еще голову ломал, зачем ночью патроны жгут?

Он начал спускаться. Смердин сделал знак ребятам. Те осторожно приподняли за тряпье тело, поволокли вниз.

— Слушай, как думаешь, что случилось нынче ночью? — спросил Пирогов, ступая рядом с председателем сельсовета.

Тот пожал плечами:

— Разошлись во взглядах.

— Вот именно... Этот мужик шел к нам. Нес повинную голову.

— Далеко они его отпустили, однако.

— Это придется прояснить на следствии. Думаю, что он сообщил о своем решении в пути, идя, якобы, в очередной набег. Тут его и хлопнули, чтобы не выдал остальных.

— Звери.

— Теперь остались только звери, — мрачно уточнил Корней Павлович.

ОКОЛО полудня зашел Козазаев.

— Не помешаю?

— Заходи. Я даже рад. Сижу, понимаешь, дел — куча, а уйти нельзя. Да и желания нет.

— У меня такое весной бывало. Везде успеть надо, а спать как из ружья хочется. Спал бы — не просыпался.

— В твои-то годы?

— А я, лейтенант, всю жизнь хронически не досыпаю. Всю жизнь тороплюсь.

Достал из кармана кисет, бумажку оторвал, согнул, сунул между пальцами больной руки. Проследил, какое впечатление произвел на Пирогова.

— Ого! — удивился Корней Павлович. — Облегчил повязку. На поправку пошло?