Ольга Тарасевич - Без чайных церемоний

Но дети ведь быстро растут, и вот он уже начал соображать: у Лешки из соседнего подъезда папа был простым милиционером. Его пырнул ножом пьяница да насмерть. И вскоре Лешка переехал, так как его маме, тете Люде, выделили квартиру получше. И сама тетя Люда – она не как мама, на трех работах не убивается, получает пособие по гибели кормильца семьи, а Лешка раскатывает на новеньком голубом велосипеде.

– Мам, купи мне велосипед, – просил он.

Мать, как обычно, отвечала:

– Денег нет. Иди лучше уроки учить.

– Мам, но ты же говорила, что папа был героем. Тебе, наверное, тоже, как и тете Люде, пособие должны платить. И побольше, чем ей! Ты просто не хочешь купить мне велосипед. Эх, был бы папка живой – уж он бы обязательно купил…

Мать отвешивала ему крепкий подзатыльник, а сама – он это точно видел – смахивала слезы.

Вначале Слава думал, что мама просто жадная. Бывают такие люди. Он читал, хотя в школе и не задавали. Гобсек, например, из книжки какого-то французского писателя – да, точно, Бальзака. Тому тоже все мало было. И маме мало. Пособие зажимает, а сама на трех работах убивается. А живут они скромно, значит, мама денежки-то припрятывает. Может, в залог под проценты дает – шут ее знает.

Но уж накануне своего пятнадцатилетия Слава прямо заявил: хочу магнитофон «Весна». Как у Лешки. И только попробуй опять зажать папкино пособие. Не имеешь права. В четверти у меня одни пятерки, спортивную секцию посещаю исправно, квартиру раз в неделю убираю. Так что раскошеливайся, дорогая мамочка. И никаких гвоздей!

После этого разговора из спальни мамы доносились какие-то всхлипывающие звуки.

«Плачет, что ли? – думал Слава. – Понятно, наверное, денег жалко».

На следующий вечер в гости к маме пришла подруга. Та самая тетя Люда. Он с Лешкой дружил не разлей вода, а мама с тетей Людой все общалась, рецептами с ней обменивалась и какой-то прочей женской ерундой.

Время позднее, за полночь. Они, поди, решили, что он спит давно. Он, и правда, задремал. Да разбудили его женщины своими голосами. Вот Слава и вышел на балкон – балкон у них знатный, через комнату и кухню – подобрался к самому окошку, присел на корточки…

– Люда, – говорила мама всхлипывая, – Христом Богом прошу, одолжи ты мне эти деньги. Я верну. Не сразу, но верну. Пацана жалко, он просто бредит этим магнитофоном. Старается, мне помогает, учится хорошо. Только вот думает, что я от него деньги прячу. А чего мне прятать-то? Нечего…

Звон раздался, словно бы стаканами чокнулись, как под Новый год или на День Победы. «Пьют, что ли? А чего это мама в долг просит?» – растерянно подумал Слава.

Тем временем тетя Люда сказала:

– Хорошо. Деньги я тебе одолжу. Но ты сама подумай: сегодня он магнитофон попросит. А завтра еще что-нибудь потребует. И что ты тогда будешь делать? Опять одалживать? Это не выход! Купи ему этот магнитофон. Если так хочет – купи. Но расскажи ему всю правду. Чтобы он знал: нет у него никакого папки-героя. Нет, не было и не будет. Скажи ему честно: отец его – скотина, каких свет не видывал. И пусть он ценит все то, что ты для него делаешь.

Слава аж помертвел под окошком кухни. Что это тетя Люда такое говорит? Ерунда какая-то. Вот сейчас мама как всыплет ей по первое число за «скотину, каких свет не видывал».

Но мама сказала совсем другое:

– Не знаю, Люда… Боюсь я. Сейчас такое в газетах пишут – аж страшно становится. Трудные подростки, переходный возраст. А ну как он не простит меня? Что врала ему, что без отца его родила?

– Нормальный у тебя пацаненок растет. Поймет он тебя, не бойся. Да взрослые они уже с Лешкой. Я вчера в его комнату захожу – с девочкой из соседнего класса целуется, паразит… А в газетах много чего пишут. Видала там, в «Огоньке» последнем, кстати, и портрет этого твоего Сергея.

– Да ты что? Опять?

– Мужик в гору идет. Биржу какую-то затеял. Значит, водится у него копеечка, и приличная. Ты бы к нему поехала, рассказала про сына. Помог бы он вам, не зверь же он, а человек.

Мать горестно вздохнула:

– Вроде как снаружи человек. А внутри зверь…

Слава с трудом дождался утра. Как только рассвело – помчался к газетному киоску, даже чаю не попил. Развернул «Огонек» дрожащими руками, пролистал. Так и есть. Вот он, хрен лысый, Сергей Макаров. Нет, не лысый, конечно. А вполне волосатый. Можно даже сказать, красивый. Он, Слава, в него пошел. Похожи здорово.

«Ну, подожди у меня, папашка-герой. Ты еще свое получишь. Отольются кошке мышкины слезки», – мрачно пообещал он портрету в журнале.