Ольга Тарасевич - Без чайных церемоний

Купить же одежду, обувь, посуду стало в те годы чем-то из разряда несбыточных мечтаний.

В магазинах не было ничего, но как грибы после дождя на каждом перекрестке образовывались импровизированные «толкучки». Джинсы, кофточки, косметика, парфюмерия – все это продавалось с рук, яркое, низкокачественное, но такое соблазнительное…

Мы принадлежали к той категории людей, которые ничего не покупали «на толчке». Я знала: сын мечтает о джинсах– «варенках». У большинства мальчишек в его классе они имелись, многим родители даже раскошелились на джинсовые курточки с отороченными светлым мехом воротниками. Но мы не могли себе этого позволить. Самые дешевенькие джинсы стоили минимум сто пятьдесят рублей – больше, чем моя месячная зарплата.

Потом цены окончательно сошли с ума. Получив зарплату, я бежала в магазины, стараясь побыстрее спустить все имеющиеся на руках деньги. Потому что уже через пару дней нехитрые продукты стоили в два-три раза дороже.

Сын замкнулся в себе, разговаривал со мной сквозь зубы. Я пыталась ему объяснить, что он не прав, что надо как-то перетерпеть этот сложный период, когда под осколками империи рушатся судьбы миллионов людей, и наша судьба в этом плане – не исключение. Он кричал, что не может пригласить понравившуюся девочку в кино, что над ним все смеются, потому что он одет хуже всех в классе, что у него нет плеера, магнитофона, нет ничего…

– Лучше бы ты меня не рожала! – стонал он с искаженным бессильной злобой лицом…

Странно, но у многих людей получилось поймать свою золотую рыбку в образовавшейся на месте крушения огромного корабля мутной водичке. Москва менялась буквально на глазах, по ней забегали невиданные прежде машины, появились новые кафе, рестораны и магазины.

Сдав свои салфетки в художественный салон, я любила пройтись по одновременно знакомым и совершенно обновленным московским улочкам. Эти редкие минуты до штурма электрички пахли счастьем. Я вспоминала, какое оглушительное впечатление произвела на меня Москва, когда я впервые в нее приехала, поступать в институт, из деревеньки, где было всего две улицы. Как, сдав вступительные экзамены, шаталась по ней без устали – Третьяковка, театры, эскимо на палочке… Как ночь напролет оплакивала свою горькую любовь в подъезде его дома, дожидаясь, когда он отправится на лекции, чтобы рассказать о нашем ребенке…

Я впала в какое-то странное забытье. Ноги сами привели меня к тому старому дому за литой оградой, утопающему в кустах сирени и жасмина. И – как провал в прошлое… Дверь знакомого подъезда открылась. И он, как и много лет назад, быстро сбежал по ступенькам.

Он почти не изменился – те же бездонные голубые глаза, темные волосы, та же порывистость в движениях. Но вместе с тем от его юношеской угловатости не осталось и следа. Передо мной возник совершенно не сомневающийся в себе, хорошо одетый мужчина. Очевидный хозяин новой жизни.

Умирая от стыда за свой поношенный плащ и стоптанные туфли, я все же его окликнула.

Он обернулся и, узнав меня, улыбнулся так тепло, что я совсем растерялась.

– Вот это встреча! Сколько лет, сколько зим… Как ты? Замужем? Дети есть? А я, знаешь, по-прежнему один. Ну не лежит душа к семейной жизни. Да и некогда. Работа, вся жизнь в работе. Сейчас отец помогает мне организовывать биржу. Знаешь, что это такое?

Я покачала головой. Я знала только то, что у нас растет сын, которому стыдно выйти на улицу, потому что он одет хуже всех.

Он не умолкал:

– Да, такие времена настали – только держись. Надо ловить свою птицу счастья, потому что иначе ее поймают другие… Надеюсь, ты не сердишься на меня за то… Ну, думаю ты помнишь. Конечно, я повел себя не по-мужски. Но кто в молодости не ошибался, правда? Ты как, общаешься с кем-нибудь из наших? Я, стыдно сказать, уже забыл половину фамилий преподавателей и однокурсников. Хотя подожди, ты ведь на другом курсе училась, да?

«Надо же, хоть что-то ты про меня вспомнил», – с горечью подумала я.

– Был рад тебя видеть. Ну, побегу! Счастливо! И все-таки как странно, что мы здесь встретились. Я ведь к старикам своим редко заскакиваю, правда, редко. И вдруг ты… Ладно. Пока!

Он чуть запнулся, силясь вспомнить мое имя. Тщетно.

Мое сердце колотилось, как сумасшедшее. Еще минута – и он исчезнет, растворится в шумной сверкающей Москве, затеряется в прожилках ее улиц.

– Подожди, – твердо сказала я. – У нас растет сын. Я не сделала тогда аборт. Он уже совсем взрослый, наш ребенок…