Анна и Сергей Литвиновы - Через время, через океан

Ни одно доброе дело не остается безнаказанным. И чем искреннее, чем бескорыстней ты хочешь помочь – тем в больших грехах тебя подозревают. Обыватель – он видит поверхностное, только пену. Одиноко живущая в богатой квартире старуха... Антиквариат, счета в банке, бриллианты в сейфе, все признаки подступающего маразма… И раз ты живешь в ее доме, и тебе доверяют, и ты терпеливо выслушиваешь все ее жалобы, носишься по аптекам, стоически сносишь ее дурной нрав – значит, обязательно нацелился . На чужое богатство, часть народного достояния, на богатую квартиру... Никому и в голову не придет, что старого, беспомощного человека может быть просто жаль.

И никто никогда не поверит, что моя помощь ей была абсолютно безвозмездной. По крайней мере, вначале.

Меня всегда восхищала Крестовская. Пусть она давно уже не звезда – сорок лет как на пенсии. Искусство за то время, что она не танцует, шагнуло далеко вперед. Балет неподражаемо усложнился, наполнился акробатикой, и фуэте теперь берутся крутить даже средненькие выпускницы хореографических училищ. Однако сколько я ни посещаю современных спектаклей, никогда еще не доводилось встречать даже близко похожих на нее. Безупречная техника – да, бывает. Оригинальные постановки – сколько угодно. Потрясающие костюмы – сплошь и рядом. Но чтобы жизнь и смерть вот так, как у Крестовской, проступали в каждом движении, в одном лишь повороте головы – такого вы больше не увидите. Современные танцовщицы лишь отрабатывают свои блестяще поставленные номера. А Лидка – она жила на сцене. И умирала на ней. И пожертвовала ради своего балета абсолютно всем. Она мне рассказывала однажды: что на пике карьеры забеременела и очень хотела оставить ребенка, но ей просто не позволили. Тогда ведь другие времена были. Партия сказала надо – и извольте выполнять. Какие могут быть декретные отпуска у единственной на тот момент солистки Главного театра? У любимицы Сталина?! Уйди она хотя бы на год, и уже не быть нам в области балета впереди планеты всей. Да и не у каждой балерины после рождения детей получается вернуться – хотя у Крестовской с ее непреклонным характером это, конечно бы, вышло. Но ею, «народным достоянием», просто не стали рисковать...

А принесенную когда-то жертву оценили всего лишь в персональную пенсию – о да, это огромные деньги, на несколько тысяч больше, чем у рядовых стариков! И никого, абсолютно никого, не волновало, что балет наградил ее огромным множеством болячек (несколько переломов, слабые суставы, кошмарные вены, изношенное сердце...). Считалось, что она востребована, она на виду. Великую Крестовскую охотно звали председательствовать на множестве конкурсов, ее подпись регулярно вымаливали для всевозможных петиций, ее имя трепали бесчисленные псевдоблаготворители, но кому, скажите, было хоть малейшее дело до ее одиноких вечеров? И абсолютной беспомощности, что наваливалась на нее все чаще?

А из меня получился идеальный ангел-хранитель. Ну, а то, что Лидкина пенсионная жизнь получилась немного не такой, как она сама хотела, – это всего лишь плата. За то, что ей нашлось с кем разделить свои капризы. Нашлось на ком срывать свой дурной, как и положено истинной звезде, норов.

Мне ведь тоже пришлось в какой-то степени пожертвовать собой. И страдать рядом с ней. Разве я не заслуживаю хотя бы минимальной награды?

Надя с цветами в руках шагала по Тверской – и удивлялась самой себе. Как такое могло получиться, что она опять идет в гости к старухам? И, можно сказать, подружилась с ними?! Надо же быть такой клушей! И это вместо того, чтобы ввиду отсутствия и хамского поведения Полуянова предаться разврату!

Спору нет: Крестовская – человек интересный. И в минуты просветлений общаться с ней приятно. Умная, тонкая и рассказывает замечательно. Причем Надя никогда не умела вычислить, когда балерина говорит правду, а когда привирает. Интереса ради даже проверяла байки Крестовской – благо работала в историко-архивной библиотеке и имела доступ к любым, даже самым редким и ценным изданиям. И всегда оказывалось: истории Крестовской происходили на самом деле, но, скажем так, они несколько приукрашены.

Вот повествует, например, балерина про страшный 37-й год. И как арестовали ее первого мужа, а ее саму вызвал к себе Берия. Страшно: ночь, сумрачный кабинет, пронзительный взгляд человека-палача... И его вкрадчивый вопрос:

«Мне почему-то кажется, дорогая Лидия Михайловна, что вы не очень-то доверяете советской власти... Или я ошибаюсь?»