И с чем он приедет сейчас к ней, единственной, по настоящему любимой им женщине? Что он может ей дать? Лощеный орангутанг. Что сможет сказать, что предложить? Или не надо усложнять? Жизнь сама расставит все по своим местам. А если расставит, то как? Как сохранить ее неземную, бескорыстную любовь? Готов ли он к этому, хватит ли сил?
Скударь усмехнулся.
Нашел необыкновенный алмаз, и не знает, что с ним теперь делать. Чудак! Запрячь подальше от глаз людских и храни. Молись на нее. Приедешь, станешь у нее, любимой, под окном. Пусть тебе рукой помашет, улыбнется, и уронит благодарную слезу. Много ли женщине надо? Ты жив.
Скударь поднял стакан с вином.
За тебя Аринушка! Спасибо воробышек! Пусть будет благословенно твое имя! За тебя, любовь моя.
Приехав в Москву, Скударь остановился в своей в четырехкомнатной, пустой квартире. Он никого не известил о своем приезде. Зачем? Пусть думают, что он обиделся. Потом сообразил, что принялся за старые игры, но отогнал беспокойную мысль.
Мир ему не переделать.
Скударь посмотрел на дисплей телефона. Звонок был междугородний. Нет меня.
Перебрал счета и принялся за поиски работы. У Скударя теперь не было машины, ездить на метро он отвык, поэтому искал работу рядом с домом. Нашел – две. И другая была причина, о которой сладостно было думать.
В интернете на первой странице выскочила вакантная должность финансового директора крупной международной кампании. Он позвонил. Ответили, что уже взяли. Скударь не особо расстроился. Была бы шея, хомут найдется. И был еще звонок из кадрового агентства. Оперативностью кадрового агентства он был поражен. Они заносят в электронную память уволенных, и предлагают им работу? Чудеса. Ему дали адрес в трех минутах ходьбы от его дома.
Скударь неожиданно для себя заторопился на собеседование и уже через час сидел перед руководством фирмы.
Двое их было. Кресло генерального директора, занимал упитанный мужчина пятидесяти лет. Он вытер носовым платком потную лысину, крепко пожал Скударю руку и предложил садиться. Дама, напротив, за приставным столом, прикрывшись рукой, сосредоточенно изучала бумаги. Она лишь мельком, издалека, когда Скударь вошел, кивнула ему и вновь, прикрывшись рукой, углубилась в документы.
Генеральный директор протянул ему две визитные карточки; на одной значился он, Куроедов Гавриил Гаврилович; на второй финансовый директор – Евлампия Шахова, В бумаги уткнулась, выдерживает многозначительную паузу. Проходили мы такое, подумал Скударь и повернулся к директору.
Скударь сразу приклеил им кличи, Гавгав, и Дунька из деревни, Евлампия – Керосиновая Лампа. Так легче было запомнить новые имена.
– Причина увольнения с предыдущей работы? – спросил его Куроедов.
– Хотел из Москвы навсегда уехать, не сложилось. Можете проверить.
Поверили или нет, неважно.
– Бывает! – сказал Гавриил Гаврилович.
Скударь рассказал вкратце о себе. Директор удовлетворенно кивнул головой. Затем, тоже, в двух словах обрисовал, чем занимается фирма. Строительство, перевозки, аренда. Назвал вакантную должность главбуха и сумму зарплаты. Две тысячи долларов. Это было в два раза меньше, чем получал Скударь на предыдущей работе, но выбирать не приходилось. С предыдущей он уволился по свински, в один день. Не стал даже дела сдавать. На него обиделись, но держать не стали. Зато работа близко, подумал о нынешних преимуществах Скударь. То, что его возьмут с руками и ногами, вопроса даже не возникало. Пол, образование, опыт престижной работы, в эти жесткие требования любого кадрового агентства, он вписывался по максимуму.
Время. Ох, как он оценил его за последнее время. Время, утекающее между пальцев. Его время. А здесь, в шесть часов свободен, и домой, в любое время дня можешь заскочить на часок, на два. Он знал, зачем ему нужен этот час.
Поэтому сейчас он натянул на лицо маску слащавой вежливости и повышенного внимания. Его спрашивали:
– Что вы, Рюрик Адрреевич, с вашим опытом, можете сказать о нашем балансе? – резко спросила Евлампия. Она, убрала руку от лица и подвинула к нему папку годового отчета. Он вздрогнул, и не смог отвести взгляда. Смуглое с широким овалом лицо, чуть припухлые губы, и настороженные, готовые дать отпор монгольские, миндалевидные глаза. Евлампия Шахова сняла очки. Под левым глазом, который до этого прикрывала рукой, явственно был виден припудренный синяк.
Глаза ее полны холодной насмешки. А Скударь поплыл. Он знал себя, свое собачье семя. Не будет теперь ему покоя. Если останется, то сгорит как мотылек на огне этой Керосиновой Лампы. И в тоже время если добьется ее, это будет самый крупный алмаз, в бриллиантовом ожерелье его дам.
Читать дальше