Сергей Асанов - Тринадцать

Словом, это был разгромный материал, и, как следствие, ни одна газета не осмелилась его напечатать. Ведь совсем недавно на захоронение приезжали академик и правозащитник Андрей Сахаров и депутат Верховного Совета Галина Старовойтова, история Черной Сопки облетела все мировые СМИ, и версия историка и эксперта Иванова не лезла ни в какие ворота. Но был один главный вопрос, который взволновал всех: какого черта он взялся раскручивать это дело и для кого он это дело раскручивает?! Ответ нашелся быстро: материал Иванова вскоре появился в патриотических газетах, а позже и в Интернете на сайтах аналогичной направленности. Ага, стало быть, он «из этих».

При всей скандальности и эпатажности версии Миша не мог не отметить серьезность аргументов. Иванов сумел сделать то, ради чего он все это затевал: посеять в думающих головах зерно сомнения. Ведь и официальные архивы КГБ, и прочие исторические справки оказались настолько спорными, что даже Миша спустя столько лет бросил в них ковыряться, плюнул и пошел спать…

… «Но здесь чертова гора трупов! — мысленно вопил он вечером 29 октября, сидя на сыром березовом бревне и закрывая уши от нарастающего воя. — Хренова гора, мать ее!!! И они меня сейчас сожрут!!!»

Он чувствовал приближение паники. Гул в ушах нарастал. Очевидно, что никто из мирно гуляющих горожан и катающихся на велосипедах спортсменов ничего этого не слышит. Поэтому им и комфортно здесь.

«Спокойно, спокойно, друг, — начал уговаривать себя Миша. — Для начала убери руки от ушей, встань, выпрямись и втяни воздух».

Он все так и сделал, правда, чуть медленнее, чем ему хотелось бы, но вроде все получилось. Ему стало намного легче. Гул начал стихать.

«Почуяли медиума, сволочи, — мысленно выругался Миша, — решили взять на абордаж. Живым не дамся!»

Он огляделся вокруг. Солнце снова скрылось за жиденькими тучами, по перелескам загулял легкий, но довольно холодный ветерок. Миша посмотрел на часы. Половина шестого. Скоро, к чертовой матери, стемнеет, и тогда ему будет здесь совсем некомфортно. Надо торопиться.

Он пошел вверх по пригорку на запад, на заходящее солнце, обходя поваленные деревья и кучи мусора. Народ здесь отдыхал активно — Миша насчитал штук пять костровищ, причем довольно свежих. «А ведь это те же самые люди, которые раскапывали могильник, — думал он по дороге, раскидывая своим посохом куски трухлявой древесины. — Те же самые люди, которые выходили на площадь и требовали правды. Теперь они сидят здесь, жрут шашлыки и ни хрена не чувствуют». От одной мысли о том, что здесь можно было жарить мясо и поглощать его в огромным количествах, запивая пивом, Михаила едва не вывернуло снова. К счастью, выворачивать было уже нечего.

Он поднимался все выше и выше, туда, где, по его предположениям, должен был располагаться мемориал. Вернее, где он так и не расположился, поскольку дело о расстрелах, репрессиях или просто захоронениях «неучтенного человеческого материала» в девяностых годах окончательно заглохло. Сейчас ему и подавно никто не даст хода. А что здесь по-прежнему кладбище, могильник — так мало ли их на Руси! Половина страны по костям ходит, и только немногим блаженным приходит в голову до сих пор искать героев и невинных жертв произвола по лесам и болотам.

Гул в голове стих. Скорее всего Миша научился с ним управляться. Правда, вместо гула появились какое-то шелестение и едва уловимый свист. Удивительно, как голова у него не начала болеть от обилия всяческих звуков. Наверняка все это закончится, когда он выйдет из леса. Миша посмотрел в ту сторону, откуда он пришел. Сквозь прорехи видны были аляповато-пестрые стены домов Тополиного квартала. Где-то там маячит и тринадцатый, уныло смотрящий на пустырь и холодный лес. Знали бы они, сонные мухи, что здесь, в этом лесу, происходит.

«Впрочем, они скоро узнают, — с каким-то неожиданным злорадством подумал Миша. — Они уже начинают узнавать».

Он взошел на пригорок, на котором, словно шлагбаум, лежал еще один поваленный ствол. Поставил на него ногу. Посмотрел вперед.

Вот оно.

За пригорком открывалась обширная поляна, со всех сторон окруженная редкими деревьями. Когда-то она была усыпана гравием и обрамлена бетонными бордюрами. Сейчас все поросло травой, забросано листьями, бумажным мусором и частично украдено. К счастью, здесь пока вроде никто не пил пиво и не жарил мясо — очевидно, чувствовалась какая-никакая торжественная атмосфера. Впрочем, лет через двадцать тут наверняка уже ничего не останется — только звуки, которые смогут услышать люди, подобные Михаилу Поречникову.