Райдо Витич - Синдром синей бороды

— Я видела, как ты смотришь на Машу, и как она на тебя. Ты что-то задумал, и явно не во благо ей. Особенно учитывая, что ты уже знаешь, что было, — Лика начала излагать четко и громко, но к концу снизила тон и перешла почти на шепот.

Вадим насторожился:

— Повтори.

— Маша, по-моему, влюбилась. Она смотрит на тебя, как на Бога, а ты на нее как кот на мышку. Она не видит, как ты смотришь на нее, не улавливает насмешки и презрения которые сквозят в твоих взглядах. И в голосе. Ты же открыто смеешься над ней. Но она не улавливает нюансов, видит лишь, что хочет видеть. Это доказывает, что она влюблена, потому что слепа….

— Я понял. Торию о взглядах обсудим потом. Объясни, как понимать твою последнюю фразу: `учитывая, что ты знаешь, что было'. Как одно связано с другим? Мифическая влюбленность Маши, мое, не менее мифическое презрение к ней, ты — буриме, милая, — закипая, процедил Вадим, не желая верить в очевидное, прекрасно понимая и, одновременно, не желая понимать, о чем идет речь. Потому что это было бы слишком для него!

— Ты задумал, что-то плохое, я видела это, но не понимала — почему, ты ведь очень светлый человек, очень добрый, а здесь… ты словно соблазняешь ее!

Ничего себе — дурочка! — холодея, подумал Вадим, и кажется, побледнел.

— Причем цинично. Она не нужна тебе, более того, ты брезгуешь ею, и все ж очаровываешь. Это видно!

— Ревнуешь? — глухо спросил мужчина, понимая, что причина не в том.

— Нет, и ты это знаешь. Все глубже. Ты хочешь унизить ее. Раздавить для самоудовлетворения, морального, не физического. Не удивлюсь если и Веронику Львовну, у тебя и к ней есть какая-то претензия. Не думаю, что я тому причиной, но…

— Причем тут ты?!

— Но ты ведь сам сказал, что все знаешь!

— Что `знаю'?!

— Про Машину роль в том деле!

Вадим еле сдержался, чтоб не дать по тормозам. Видимо сегодня ему не избежать аварии.

— Значит, ты знаешь, что Маша заказала тебя? — спросил устрашающе тихо.

— Да. Но она не виновата, Вадим! Она была совсем ребенком!

Где-то он это уже слышал…

— Она думала, что я покушаюсь на ее семью, хочу забрать отца….

— Он был очень нужен тебе?

— Нет, в том-то и дело — нет. Но она-то не знала!

— А ты откуда о ее участии знаешь?

— Логика. Маша встретила меня у подъезда и предупредила, что убьет меня, если хоть раз еще с отцом увидит. И я по лицу поняла — она может, сделает. Хотела объяснить, да она слушать не стала, раскричалась. Да еще… в общем ушла.

- `Еще' — что?

— Подраться хотела.

— Удалось?

— Не важно.

— А что важно? Ты вообще — слышишь себя? Понимаешь, о чем говоришь?

— Да, Вадим, и прошу тебя, умоляю, не трогай Машу, если не любишь. Не смейся над ней, не губи. Она очень хороший человек. Умница. На красный диплом идет. Она станет отличным специалистом и составит счастье какого-нибудь замечательного человека. Не калечь ей жизнь. Она для тебя кукла. Но она — человек. Нельзя играть живыми людьми!

Вадиму очень хотелось накричать в ответ, напомнить Лике, что она тоже не кукла, и когда-то училась, и жила, и что-то планировала. Но связалась с подонком, и его умница, раскрасавица, в перспективе почти святая, дочь, сломала все планы, искалечила ее. И теперь Маша и дальше учится, живет, дышит, любит, надеется, и все у нее хорошо, просто — за-ме-ча-тель-но! А Лика работает у нее домработницей, и защищает как самка собственного детеныша, и при этом считается больной на всю голову с точки зрения не только `детеныша' но и его окружения. И при этом настолько умна, прозорлива и внимательна, что видит, складывает то, что не видят другие, что Вадим скрывает и от себя.

Нет, Вадим решительно ничего не понимал:

— Ты либо святая, либо не в себе, — процедил не в силах скрывать злость. — Но в первых я не верю, а для вторых ты слишком разумна и внимательна. Впрочем безумство и гениальность лежат на одной плоскости и порой не имеют границ меж собой… Ответь мне на один вопрос: почему Маша на свободе? Почему, черт возьми, ты ничего не сказала милиции?!

Ее ответ ввел Вадима в длительный шок. Буквально убил:

— Потому что я не могла причинить вреда Егору Аркадьевичу, Маше, Вернике Львовне. Разве не достаточно было того, что случилось со мной? Зачем делиться бедой? Множить горе? Машенька глупенькая, защищала свою мать, как могла. Вероника Львовна очень хорошая, к себе меня взяла. К психологам устроила. И мама у нее чудесная женщина, часто ко мне в больницу приходила. Мы с ней часами о Боге говорили. А Егор Аркадьевич? Сколько он нам с мамой помогал? По физике меня натаскивал, и домработницей устроил. И вообще, он чуткий, очень заботливый человек, семья для него и дети — все. Как же я могла его дочь выдать? Машу бы наказали, а за что? Нет, Вадим, на зло злом отвечать нельзя. Мы ведь люди, а не звери. Пусть Бог решает, судит. И потом… я счастлива. Да! Я очень, очень рада, что никто больше не пострадал. И я сплю спокойно, и живу легко. Господь мне помогает: подсказки дает, людей хороших посылает; и хлеб у меня есть, и кров, и руки, ноги на месте. А как бы я желала, сели б сподличала, несчастными людей сделала? Вот умерла бы, предстала перед ним — как бы в глаза посмотрела? Чтоб он мне сказал? `Эх, Лика, разве ж ты дщерь моя, разве ж будь оной, поступила б так? Да ты раба моя, овца неразумная. Нет, не стоит себя марать. Стыд-то какой, только подумать.