Лика и Маша в одинаковом положении — марионетки, бездушные фигурки, рожденные для манипуляции. А еще Ярослав. Впрочем, о нем и речи нет. Он решил поступать в мореходку, и поступит, потому что всегда добивается того, что хочет. Пройдет чуть больше полгода, как он избавится от опеки родителей, вырвется из этой удушливой атмосферы. А как вырваться Маше? Что ей делать? Неужели она останется одна, здесь, среди не родных, а врагов?
Девушка развернулась и вышла не в силах больше смотреть на родителей, слушать ругань, вечную, бесконечную. Она была, есть и будет пока они вместе. А они никогда не расстанутся, потому что приговорены друг к другу как каторжник к кандалам.
Маша зашла в свою комнату, закрылась на замок и рухнула на диван.
Ее душили слезы и истерический, гомерический хохот.
Вадим открыл дверь, шагнул в квартиру и насторожился: в помещении витал густой аромат яблок и ванили, слышалось жужжание и мелодичное: ля-ля-ля.
Мужчина пошел на звук и замер на пороге гостиной: Лика в наушниках и с плеером на груди, пылесосила палас и пританцовывала, напевая себе под нос.
Вадим невольно рассмеялся, глядя на жену. На душе стало тепло и тихо: он сделал правильный выбор, поступил абсолютно верно — в этом не было сомнений. И пусть тот его судит, кто сам бы поступил иначе.
Греков подошел к жене со спины и обнял, одной рукой снимая наушники с ее головы:
— Здравствуй, малыш.
Лика развернулась к нему и крепко обняла:
— Здравствуй, любимый. Устал? Голоден? Мы пирожки с яблоками напекли.
— Голоден, — улыбнулся хитро. — Но сначала ты, а потом пирожки.
— Не-а! — звонко засмеялась Лика, ускользая от поцелуя. — Сначала кушать!
— Ах, вот как вы заговорили, фрау Грекова? — притворно возмутился Вадим, подхватил жену на руки. Проказница залилась звонким смехом:
— Ты совсем не страшный, а смешной!
— Да-а? — и все-таки настиг ее губы.
Вот она награда: сладость поцелуя, сияние глаз, милая, доверчивая улыбка. Кто бы от этого отказался? Кто бы оставил ангела на растерзание демонам? И пусть он сам — демон, старый потрепанный жизнью сатир, у него еще хватил сил сберечь огонь маленького сердца, и он не даст искалечить хрупкую жизнь чистого, безгрешного создания.
— Как провела день? — опустил Лику на пол, обнял за плечи. Девушка гордо вскинула подбородок:
— Я освоила гриль!
— Значит, будни прошли героически? — рассмеялся Вадим.
— Ага. Пошли кушать.
На кухне за барной стойкой сидела Светлана и, поглощая виноград, как семечки, увлеченно читала какую-то книгу. На вошедшую парочку она обратила не больше внимания, чем на три блюда с золотистой выпечкой, стоящие рядом. Вадим не стал отвлекать женщину, оглядел пирожки-треугольники, хачапури и витушки, и протянул руку, чтоб попробовать заманчивое с виду произведение кулинарного искусства. И тут же получил по руке ладонью от Светланы.
— Руки мыл? — уставилась на него с насмешкой. Брови Вадима непроизвольно поползли вверх:
— Э-э, однако, завидная у вас реакция, мадам. Так не только руку, но и аппетит отбить можно.
И хохотнув сел за стол, прищурил один глаз, копирую ехидную рожицу женщины:
— Может по коньячку для примирения? Вообще это барный столик. За ним обычно не читают, а коктейли смешивают, вино разливают.
— Н-да? — Света кинула в рот виноградину, прожевала, не сводя с мужчины вызывающе наглого взгляда смеющихся глаз. — Все у вас капиталистов, не слава Богу.
Вадим фыркнул и получил от Лики чашку дымящегося, пахучего чая, поцелуй в макушку и нежный взгляд.
— А ты? — кивнул на чашку.
— И я. Свет ты будешь?
— Нет. Винограда напилась. Дайте дочитать, на самом интересном месте прервали!
— А что читаем? — заинтересовался Вадим, отхлебывая чай. И чуть не подавился, услышав ответ.
— Шекспир. Офелия как раз в суицид ударилась, — вздохнула Светлана и уткнулась в книгу. Вадим закашлялся, и получил хлопок по спине.
— Спасибо, милая, больше не надо, — развернулся, останавливая вторую попытку Лики пройтись кулачком по лопатке. Силой усадил рядом, принялся за пирожки. — Вкусно, — промычал.
Лика, подперев подбородок кулачками, во все глаза с улыбкой смотрела на него. Светлана хмурила брови и качала головой, следя за развитием сюжета, при этом, не забывая о винограде. Вадим ел, жмурясь от удовольствия, но получал его не от действительно чудесной выпечки, а от атмосферы близости и уюта, что царила за столом и в его душе. Он смотрел на женщин и чувствовал себя самым нужным, самым богатым человеком. Мальчишкой, что, потерявшись однажды, после долгих скитаний вернулся, наконец, домой, где его помнили, ждали, любили.
Читать дальше