Перерывы в записях сначала в сутки, потом недели, и тон постепенно уходил в пике, снижаясь словно самолет, готовящийся к посадке. Не было больше `люблю' по тридцать раз на странице и трепетных воздыханий. Вера спускалась на землю, и спуск был болезненным, до жестокости тяжелым…
` Я до мельчайших деталей помню нашу первую встречу: его глаза, смущенный и в тоже время цепкий, пронзительный взгляд, пушистые ресницы, голубая рубашка узковатая в плечах, руки с линией вен, и голос, от которого стало тепло в груди:
— Я принес письмо для Иры от Вадима. Он беспокоится, что она не пишет. Вы извините меня, но я хотел бы попросить вас передать ей мою просьбу — черкнуть пару строк. Я понимаю, она учиться, занята, но и вы поймите меня, Вадим мой брат. Он беспокоится, а когда солдат тревожится, может случиться что угодно…
` Маме он нравиться, отец тоже доволен его вниманием ко мне. А я без ума только от того, что он смотрит на меня, берет за руку. Мне нравиться его руки, его глаза, манера говорить вдумчиво и чуть протяжно. Нравиться, как он размшивает сахар в чае, как улыбается, как ест, кашляет в кулак, вытягивает шею, чтоб увидеть что-то в окне…
` Егор беспокоится за Вадима, а я за Иру. Глупая совсем не понимает, что делает. Я заставляю ее писать письма солдату и обязательно не скупиться на выражение любви. Я делаю это не для Вадима — мне искренне жаль, что он влюблен в мою сестру-вертихвоску, которая не стоит искренних чувств. Я делаю это для Егора, потому что хочу, чтоб он успокоился и не переживал за брата. С радостью отмечаю, как он светлеет лицом, довольно улыбается, узнав, что очередное письмо ушло. Я смотрю на него и мечтаю, что когда-нибудь он полюбит меня так, как Вадим любит Ирину. Увидит, поймет, что я готова ради него на все: пойти против родителей, бросить институт, уехать, бежать… Да зачем мне весь мир без него? Пусто, горько и вечер тянется как резина, когда нет рядом Егора. Я жду его звонков и еле сдерживаю радость, щенячью, глупую, когда он приглашает меня в кино, отпрашивает у родителей чтоб прогуляться по улицам. Мы идем и молчим и мне хорошо. А зачем говорить, что? Он рядом и этим все сказано.
`Я в шоке от Иры. Она не просто моя сестра — близняшка, но насколько мы одинаковы внешне, настолько же разные внутренне. Я не понимаю, как такое может быть? Что за неизвестный науке феномен? Она не понимает элементарного — упирается в своем мнении, что ей все можно, пока молодая, и уверяет меня, что это я глупа — веду себя как монашка, ханжа, а нужно пользоваться молодостью, умом, чтоб хорошо устроить свою жизнь. Она бредет по головам и легко находит тому оправдание! Сколько раз я говорила ей что нельзя строить счастье на несчастье других, что нельзя пользоваться любовью, превращая ее в разменную монету. Подло, низко играть искренней привязанностью любящего человека. Говорила и смотрела на Егора, и увидела вдруг то, что не замечала раньше — они не похожи с братом насколько, насколько мы не похожи с сестрой. Еще один необъяснимый феномен! Вадим пылкий юноша, Егор рассудочный, сдержанный мужчина. Порой мне кажется, что ему много больше лет, чем записано в паспорте, и прожил он их тяжело, своим умом — никому не веря, ни на что не надеясь. Я боюсь его непонимания и потому молчу, киваю, слушая, как он предается мечтам о нашем будущем. Его слова напоминают мне цитаты из газетных статей — четкие, сухие, и нет в них и грамма человеческих чувств — цифры, факты. А ведь речь не об удоях и урожае — о чувствах.
Мне страшно потерять Егора, но и страшно слушать, как он рассуждает о необходимости устроится, как можно лучше. Этим он до боли напоминает мне собственную сестру — ее рассуждения. В такие минуты я четко осознаю, что не нужна ему. Мне горько оттого, но сказать ему — нет, я не могу, потому что знаю, что не смогу без него жить. Я еще надеюсь, что он очнется, поймет, что я тоже представляю, какаю-то ценность, возможно большую, чем связи моего отца. Но для этого нужно время и терпение. Пусть месяц, два, еще один год встреч и общения. Как бы мне не хотелось скорее стать женой Егора, я не хочу быть всего лишь бездушной ступенькой к достижению его цели. Поэтому откладываю, оттягиваю его сватовство, и вижу, как он злится, не понимая причины отказов, и боюсь что бросит, передумает, и понимаю, что этого не произойдет.
Как тяжело быть предметом холодного расчета и придумывать себе то, чего нет. В глазах Егора холод и отстраненность. Он слушает меня, но не слышит. Он, похоже, совсем не любит меня. Я все время гнала от себя эту мысль, понимание — болезненно. Мне до слез больно слышать сухое 'люблю' в то время, когда мое сердце выпрыгивает от радости, что Егор рядом. Он спешит расстаться, а я придумываю повод, чтоб оттянуть время прощания'.
Читать дальше