Райдо Витич - Синдром синей бороды

Лика с сумятицей в голове поднялась к себе в квартиру, постояла у порога, оглядывая свое жилище, и заплакала, мысленно прощаясь с ним: с мамочкой, своим детством и юностью, еще живущих в старых вещах, с бедами и радостями, смехом и плачем, что видели, слышали эти стены.

Вадима не было рядом, и страхи вновь вернулись, а вместе с ними и острое чувство сожаления и не понимания — как ей раздвоиться, расстроиться меж любимым и любимыми, чтоб всем было хорошо, и все были счастливы?

Оставить квартиру не проблема — всего лишь стены окна и двери, но как, оставив их, забрать из помещения атмосферу, запахи, воспоминания, мамочку, что еще живет в своей комнате, в шкатулке на серванте, щелочке в половице? Как забрать память, что согревает от одного взгляда на панно, что мамуля вешала на ноябрьские праздники, когда Лике было лет десять, бра, что Лика подарила маме с первой своей получки? Как забрать эмоции что хранили эти вещи, стены — смех, радость, разговоры — жизнь…

Светлане она звонила обливаясь слезами, и сумбурно поведала и о своем скоропостижном замужестве, об ужине вечером, и о решении оставить квартиру ей, а еще Маше и Ярославу. Из всего сказанного Света поняла лишь одно — ох, не зря её Вадим насторожил! И выпалив: `Буду. Держись'. Девушка кинулась к подруге.

Вадим был вымотан, но удовлетворен. Озаботив двух пронырливых служащих своими проблемами и дополнительным очень внушительным заработком, Греков получил заверения о готовности помочь и не далее как в четверг получить желаемые документы на руки. Аванс потряс доброхотов, и они с оптимизмом ринулись на покорение бюрократических вершин. В том, что они будут покорены, Вадим не сомневался, и спокойно покинув строгое госучреждение, сел в машину и позвонил Стрельцову:

— Здравствуй батюшка. Как твое ` Слава Богу'?

— В грех вводишь Вадим, нехорошо, — прогудел с легким укором.

— Это ты о моей просьбе? Пустое, Саня. Сделал ведь, не согнулся?

— Тяжко в таком деле помочь.

— Отказываешь?

— Друг ты мне, — вздохнул шумно. — Посему помогаю. Уже, между прочим.

— А-а, ну и славно. Я ведь к тебе батюшка с еще одной просьбой. Венчаться хочу завтра, послезавтра.

Батюшка Александр похоже скоропостижно умер прямо с трубкой в руке — тихо стало. Минута, вторая — ни звука. Вадим удивленно посмотрел на сотовый — сломался? Или все ж Стрелец представился?

— Ох, и шутки у тебя Вадим, — прогудело, наконец. — Грех так шутить-то…

— А кто шутит? Я серьезен. Готовь что там положено…

— Окстить, Грек!

— Отказываешься? В напомни-ка мне раб Божий Александр сколько ты мне должен? Что-то около ста тысяч гринов только по распискам, правильно? Могу, конечно, свериться с документами, позвонив своим юристам…

— Обвенчаю! — недовольно гаркнул мужчина.

— Да ты не сердись, Саня, как обряд совершишь, так и получишь все свои долговые расписки, и будем считать, что ничего ты у меня не брал.

— Хм… В среду обряд проведем, — пробасил уже степенно, как и подобает служителю Божьему.

— Так-то лучше.

— Но долг мой предупредить тебя, что…

— Не надо, сам знаю: церковный брак не расторжим… Что и ценно. Сообщаю для твоего душевного успокоения — и не собираюсь.

— Хм… Дай-то Господи. Ежели так, то считай, не был ты женат до освящения брака и жена у тебя теперь одна, единственная…

— Богом даденная — слышал. До среды, батюшка. В десять будем скромным составом.

Отключил связь и хмыкнул: Стрелец в своем репертуаре.

— Дома кошмар творится. Хоть вой, Катя. Видеть никого не могу и сама не знаю, кого больше ненавижу. И ненавижу ли? Нет, ты мне скажи, как у меня ума хватило, как я вообще могла допустить мысль, что меж мной и Вадимом может что-то быть? Как я могла в него влюбиться? Почему в него? Вон сколько парней симпатичных и довольно умных? Со Славкой поругалась — не звонит теперь, не приходит. О чем я думала, а Кать?

Блондинка, забыв все обиды с сочувствием смотрела на подругу, внимательно слушая ее исповедь. Вздохнула:

— Что с нами иностранцы делают?

— Причем тут иностранцы? — нахмурилась Маша. — Речь не о подданстве, а о личности. Вадим… Не знаю как объяснить: вроде и есть недостатки, но и они как достоинства воспринимаются.

— К Лике ревнуешь?

— Нет. Странно, но не ревную, только плохо на душе очень, а отчего? От сожаления, что ли, разочарования? Тоска знаешь, такая, что плакать постоянно хочется. А плачешь, и легче не становится, только апатия одолевает. На все ровно, на все плевать. И чувствуешь себя настолько мерзко, настолько отвратительно — дрянью ущербной.