Игорь Галеев - История Сочинителя

Нет убийцы у Лермонтова. Он сам сочинил себе убийцу, он выдумал и творческое излучение материализовало конфликт, приблизив развязку к земной судьбе авторского "я".

И ладно, если бы такое случилось с ним одним. Лермонтов набросал "печальный проект" грядущих поколений. Что он мог бы ещё "натворить", если бы остался жив, так и не осмыслив законы творчества... Одному мне известно. Ко всему прочему, здесь сказался баланс равновесия, принцип самосохранения жизни - иначе неосознанность Лермонтова могла создать всё, что угодно.

Гоголь.

Дорогу к овладению Творческим Началом можно представить как путь путешественника, вышедшего на поиски смысла жизни. Он может пойти в любую сторону, выбрать удобные или непроходимые тропинки, утомиться, погибнуть или соблазниться. В руководство ему даны знание о прошлом, свой жизненный опыт и наитие. Именно наитие имеет решающее значение. Если интуиция есть неосознанное знание, проистекающее из суммы знаний жизненного опыта, то наитие включает в себя и интуицию (неосознанность) и знание абсолютное, пришедшее как бы извне. Абсолютно верное знание.

Откуда оно берётся? Оно приходит в результате подключения развившегося творческого "я" к осознанному (отвоеванному) пространству Творческого Начала, которое в свою очередь формируется из прорастаний, из творческого опыта многочисленных творческих "я". Именно так же, как имеет свойство накапливаться радиоактивность. Это новое творческое пространство расширяется жертвоприношениями (творчеством) Авторов. На Земле остаются их так или иначе "наэлектризованные" творческой энергией произведения. Но основная энергия (творческое "я") вливается в уже обособленное (вычленившееся) пространство Творческого Начала.

Наитие - это попытки скорректировать творческие процессы, желание их ускорить или же ввести в истинное русло. Это и стимуляция Авторов, да такая, что порой может сжечь или же послужить кривде. Но как так, если это абсолютное знание? Дело в том, что наитие, как знание, существует не в форме понятия, не выражается языковыми фразами в готовом виде (очень редко), а приходит как смысл, знак, образ, а чаще - как вдохновение, то есть как состояние, в котором Автор попадает в резонанс творческим ритмам, пронизывающим вселенную, тем связующим нитям, что питают пространство Творческого Накопителя. В этом случае словно некто водит твоей рукой, "диктует" тебе. В этом ощущении трудно успевать соединять то, что накопилось в тебе от жизненного опыта и те знания, что рождаются в твоём мышлении от Творческого Начала. Отсюда не всегда вытекает настоящее творчество, истинное. И авторам по наитию зачастую бывает трудно развиться. Необходимо ещё научиться овладевать соединением абсолютного знания со знанием "житейским" и трансформировать всё это в свой желаемый творимый мир.

Конечно, к такому пониманию не пришли ещё ни Чаадаев, ни Грибоедов, ни Батюшков, ни Пушкин, ни Лермонтов. Все они были теми путниками, что вышли на дорогу поиска смыслов. И творчество явилось им тем оружием, которым они вслепую прокладывали себе дорогу. Нужно было "нащупать" верный путь. Обрести понимание ответственности.

И с этой проблемой один на один столкнулся Гоголь.

Изначально ему было дано редкое качество, он был тем "нервным приемником", который улавливал творческие ритмы.

Поэтический настрой он удачно влил в прозу. Авторское "я" быстро развивалось, но развивалось как бы совершенно бесхозно. От этого Гоголь породил целую плеяду типов людей - мелких и порочных, через какое-то время начавших шастать в реальной жизни. И нет ему равных в количестве созданных российских типов. Он, можно выразиться, живописал русский этнос. Он создал (развил) всё будущее российское ничтожество - иногда жалкое, иногда очаровательное (подлец-милашка), иногда хамское, иногда подлое - но ничтожество. Это была трагедия Гоголя, и он её осознал.

Гоголь жил в творчестве как шаловливый мальчик, он брал реальные черточки, частички от целого, и гиперболизировал их в величину, в целое. Это было забавно, смешно и ... печально.

А когда он касался темы неких тайных сил, то так же по мальчишески вычленял из мрака страх и ужас и перевоплощал их в гигантскую мистическую силу, которая будто бы лежит в основе всего. Она и легла. И отсюда - вся последующая неразбериха с желанием не дать выйти этой силе из человека и противопоставить ей веру в "бога".

Но откуда истоки творческих приёмов Гоголя?

Здесь нужно вспомнить о его главном "учителе" - Гофмане. Русская литература ещё не раз будет подпитываться от творчества иноземного. Но Гофман - грандиознейший талант человечества. Это почти всё, чего достиг в художественности Запад. Это его вершина. Были Данте, Шекспир, Сервантес, Рабле, Байрон и Гёте. Но истинного приближения к Художественному Методу западные языки достигли в немецком - в Гофмане. Это предел. И, заметьте, не полной Художественности, как в русском языке. Гофман попытался соединить (и как ярко) в своём творчестве и музыку, и живопись, и смыслы. Отсюда родились причудливые образы. Но живого слияния у него не получилось, его авторское "я" не влилось в это единство. Немецкий язык не достиг таких возможностей, традиционно его идея была в другом - в понятийном развитии. Вот почему творчество Гофмана так холодно, так стеклянно и как бы состоит из отдельных частей.