Пьер Гамарра: Убийце - Гонкуровская премия

К концу дня Бари, главный редактор , позвонил члену Гонкуровской академии Морелли, специалисту по исторической литературе. Отец Бари дружил с родителями Морелли. Хорошие отношения между обеими семьями сохранились и поныне. Нельзя сказать, чтобы они были особенно близкие, но время от времени Бари навещал Морелли или передавал ему приветы через общих знакомых.

-- Ах, это вы, Бари! -- воскликнул Морелли. -- Добрый вечер. Как я поживаю? Спасибо, все хорошо.

-- Я уже звонил вам сегодня, но не застал...

-- Правильно, меня не было дома.

-- Я хотел узнать ваше мнение по поводу некоторых слухов. Простите меня за профессиональную нескромность, но говорят, что жюри собирается объявить недействительным первое голосование и одним росчерком пера лишить этого таинственного Дубуа лавров, которыми его увенчали. Как следует расценивать эти слухи?

На другом конце провода Морелли, наверное, улыбнулся, возможно даже с досадой.

-- Не буду от вас скрывать, действительно речь шла о чем-то в этом роде. Главное -- придумать, как это сделать и искусно обойти положение о Гонкуровских премиях... Понимаете?

-- Прекрасно понимаю и, кстати, полностью вас поддерживаю, -- ответил Бари.

-- Совершенно ясно, что мы не можем дольше находиться в этом нелепом положении. Первый веский аргумент нам подсказал Симони: ведь лауреат не соизволил явиться, и теперь понятно, почему! Мы имеем право считать, что жюри нанесено оскорбление как самим романом, который оказался прелюдией к преступлению, так и тем, что автор не пожелал прийти. Вы поняли, что я хочу сказать: мы имеем дело и с обманом и с преступлением.

-- Бесспорно, -- согласился Бари. -- Простите меня за параллель, но вы можете действовать по правилам лотереи: невостребованные выигрыши через определенный срок разыгрываются снова.

-- Правильно, так мы и сделаем.

-- А теперь, если вы не сочтете меня слишком нескромным, скажите, Жюль Воллар имеет шансы?

-- Ш-шш-ш. Терпение. Пока этот вопрос преждевременный. Нам еще надо подумать. Я даже прошу вас не слишком фиксировать внимание ваших читателей на этой щекотливой теме, разве что в присущем вам осторожном тоне...

-- Поговаривают, что Воллар усиленно обхаживает некоторых членов жюри...

-- Ну, ну, ну... Болтают всякое. Хотя, любопытная деталь: кажется, Воллар и Симони помирились. Как вы знаете, наш поэт не терпел Воллара, но Воллар хитер, как обезьяна. Он напечатал необычайно хвалебную статью о последнем сборнике Симони, и тот заявил, что очень польщен. Насколько мне известно, он пригласил его сегодня на ужин.

* * *

У небольшого кафе на набережной Селестен с велосипеда спрыгнул рабочий; судя по всему, он ехал на ночную смену. С Сены поднимался ледяной пар. Париж был погружен в туман, густой туман, хоть ножом режь.

-- Ну и погодка! -- сказал велосипедист, открывая дверь в кафе.

Хозяин дремал за стойкой.

-- Налейте рюмочку рома, -- попросил рабочий.

В это время из телефонной будки вышел молодой человек в широком сером плаще.

Он заплатил за разговор, допил кофе, который ждал его на стойке, и вышел на улицу.

Было одиннадцать часов вечера.

В трех метрах уже ничего не было видно. Иногда сквозь толщу туманной стены медленно ползла машина. Свет желтых фар с трудом пробивался сквозь мглу. Машина тонула во тьме. Казалось, что давящая атмосфера приглушала шум мотора. У самой Сены можно было услышать легкий плеск воды и, если пристально вглядеться, различить смутные очертания тополей на острове Сен-Луи, да и то лишь потому, что знаешь об их существовании.

Постепенно все вокруг затихало. Далекий городской гул окаймлял этот район Парижа; здесь все дома погрузились в сон, жители словно вымерли. Все меньше проезжало машин, редкий прохожий спешил в какое-нибудь пристанище -теплое и гостеприимное, как оно рисовалось ему.

До чего же неуютна и неприветлива была эта туманная ночь! Стены зданий как будто колыхались в промозглой мгле, напоминая шаткие театральные декорации какой-нибудь трагедии.

Внизу текла река, но нельзя было понять, где вода и где туман, откуда доносится этот плеск, эти хлюпающие звуки. Даже не обладая воображением, можно было увидеть за каждым черным стволом тополя притаившихся людей, которые прикрывались грязными клочьями тумана.

Жозэ шел не спеша, бесшумно шагая по мокрому тротуару в своих башмаках на резиновой подошве. За его спиной среди ночи слабо мерцала освещенная витрина кабачка, потом и она утонула в тумане.

Репортер повернул с набережной Селестен на мост Мари и пошел по нему таким же спокойным и размашистым шагом.