Петр Северцев - Хакер и Маргарита

– Это Равиль, – осторожно произнесла трубка. – Помните, мы еще с вами пили чай.

– Ты из дома? – спросил я, напяливая рубишку и путаясь в рукавах.

– У нас дома нет телефона, я звоню с вокзала, – пояснил Равиль. – Из автомата, что возле пригородных касс. У меня всего один жетон и...

– Я выезжаю, встречай меня у подъезда, – приказал я и, наскоро умывшись, натянул оставшуюся для полной экипировки одежду.

Машина завелась не сразу. Мотор долго прогревался и, наконец, зафырчал.

Стараясь не нервничать и вести тачку плавно и мягко, я через десять минут уже припарковался на вокзале, заплатив за место положенную сумму.

До дома Акаевых я шел пешком. На всякий случай. Светить свою машину в ситуации, когда речь идет об убийстве, если верить Равилю, было глупо.

А одинокий прохожий выглядит куда неприметнее, чем автомобиль, среди ночи тормозящий у входа в один из бараков в привокзальном районе.

Скамейка перед подъездом была пуста. Я огляделся. Мальчишка не просматривался.

Черт, неужели он меня обманул? Или это была дурацкая шутка? Или он испугался?

Чья-то длиннющая тень вдруг отделилась от стены и, покачавшись под лучом слабого фонаря, медленно направилась ко мне.

– Хорошо, что вы приехали, – подошел ко мне Равиль. – Он там.

Мальчишка указал на дом. Он выглядел довольно спокойным, только его темные глаза стали какими-то чрезмерно печальными.

– Где мама? – спросил я, пока мы шли к двери. Было холодно и я спрятал руки в карманы брюк, пытаясь отогреть ладони.

– Она спит. Вчера на ночь сильное снотворное выпила, – пояснил Равиль. – А тут такое... Хорошо, что она ничего не слышала.

Такая трогательная забота о своей матери вызывала уважение. Только вот не слишком ли педалирует Равиль свои сыновние чувства?

Заходя в комнату, я на первом же шагу споткнулся о чье-то бездыханное тело, лежавшее между коридором и входом в комнату.

– Подождите, я сейчас свет зажгу, – предостерег меня Равиль.

Щелкнул выключатель.

Я нагнулся и, перевернув мертвеца на спину, вгляделся в его лицо.

Передо мной лежал распростертый дядя Коля, пенсионер-ветеран из соседнего подъезда. Вот уж кого я никак не ожидал здесь увидеть!

– Это кто? – спросил я у Равиля. Мне хотелось, чтобы мальчишка дал свою версию случившегося и охарактеризовал покойного.

– Это дядя Коля, шилом трахнутый, – спокойно ответил Равиль.

– Что-о? – мои брови полезли вверх от удивления. Ну и нравы, однако...

– Шилом трахнутый. Или просто Шило. Прозвище у него такое было. Он сам мне об этом говорил, – еще с тех времен, когда он татар из Крыма в Сибирь выселял, – спокойно ответил Равиль.

– Он что, знал твою маму с тех самых давних времен? – удивился я. – И они случайно встретились? Как ты думаешь об этом?

Я сказал это на всякий случай. Уж больно это мелодраматический ход, напообие сюжетов каких-нибудь грядущих отечественных сериалов.

– Нет, что вы! – заверил меня Равиль. – Мамы тогда еще на свете не было!

– Так что тут у вас произошло? – спросил я, поднимаясь с колен.

Возле трупа валялся тот самый нож, которым Равиль резал вчера хлеб.

– Ночами я грузчиком подрабатываю в комках на вокзале, – начал Равиль, усевшись на табурет и зажав ладони между колен. – Сегодня удалось вернуться немного пораньше, а тут – он...

Мальчик кивнул на бездыханного дядю Колю-Шилом-Трахнутого.

– Ну и... – подбодрил я малолетнего убийцу. – Дальше-то что было?

– Я прихожу, а он тут шарит, все золото мамино выгреб, – пояснил Равиль.

– Золото? – удивился я.

– Ну да, мамины фамильные украшения, – подтвердил Равиль. – Мама ведь из очень богатого старинного рода. У ее родственников был двор в Ялте. Кое-что осталось с тех времен.

Мой взгляд остановился на свертке, который лежал возле трупа.

– Да-да, это здесь, в газете. Знаете, мама никогда ничего не продавала, даже когда совсем туго приходилось. То есть, почти ничего, – тет же поправился Равиль. – Лишь недавно... Ну, это неважно.

– Очень даже важно, – возразил я, поднимая сверток. – Еще как важно.

Это была старая газета «Труд» – аж за ноябрь 1971 года. На пожелтевшей первой странице с трудом различались фотографии партийных вождей, топчущихся на Мавзолее во время очередного парада.

Я развернул сверток и обомлел. Господи, да тут же целое состояние.

Тяжелые массивные цепи, которые с трудом можно было назват бусами, – скорее, веригами, если бы они не были изготовлены из золота высочайшей пробы. Дутые кольца, украшенные ажурной резьбой. Наконец, заколки, броши, серьги с драгоценными камнями и без.