Петр Северцев - Раретитет Хакера

– А я-то тут причем? – негромко сказала Настя, тоном, который обычно употребляют, не ожидая ответа, и тут же снова спросила, – Мне куда идти?

– На кухню. Жди там.

Умылся в ванной, тщательно и методично смывая с рук иллюзорную кровь, затем плюнул на время и залез в душ, где накрылся очищающей водой с головой.

Вышел, переодевшись во все чистое, словно новорожденный, даже усталость почти совсем прошла, по крайней мере, спряталась до поры, сменяясь бодростью, которую может даровать лишь холодная вода. Несколько пыльный воздух моей квартиры казался насыщенным, словно морской курортный бриз.

Настя не сидела сложа руки. Пока я принимал душ, она успела разобраться в моем хозяйстве – подмести, вымыть оставленную второпях посуду, которая копилась в умывальнике уже дня три, очистить стол и приготовить мусорное ведро к выносу.

Сейчас она с любопытством разглядывала содержимое моего холодильника.

Запоздало вспомнив, что ни масла, ни сахара у меня в доме не осталось, а купить времени не было, я сделал строгое лицо и спросил, – Ты так хозяйничаешь в каждом доме, где появляешься?

Она оглянулась, ставя на стол початую палку свиной ветчины, и вдруг улыбнулась, как улыбаются добрым знакомым или друзьям, – У тебя же тут совсем неубрано, – повторила она, пожимая плечами, – Ты, бедный, совсем надрываешься на своей работе, а убраться некому. Вот я и убралась... Ты не вынесешь мусор?

Я посмотрел на переполненное ведро, вздохнул и пошел выносить.

Когда я вернулся, на сковороде уже шипела яичница с жареной ветчиной, а в закрытом чайнике нарастало гудение, предвещающее скорую боевую готовность.

– Ты садись, сейчас все будет готово, – сказала она, поворачиваясь спиной, своей соблазнительной спиной с движущимися в такт движению рук лопатками под полупрозрачной блузкой. Нет, определенно, у меня, как у мужчины и частного детектива, тоже бывают свои критические дни: это дни моих расследований; в такие дни я только и делаю, что думаю, меня нельзя отвлекать, в ответ на постороннее отвлечение я могу ответить раздраженно, а то и нагрубить... но сейчас я смотрел на ее спину, ее чертовы короткие шорты, длинные ноги... просто смотрел.

И даже вытягивал шею, пытаясь разглядеть, что и как она там делает – непостижимым образом приготовление яичницы с ветчиной повергало меня в трепет. Наверное, потому, что сам я готовил то, что ел, неосознанно, мало заботясь о внешнем виде, о вкусе – лишь бы можно есть и не умирать с голоду. А в те редкие времена, когда в моей квартире жили женщины, наступали такие моменты, когда я ничего не делал, а только сидел и ждал... обеда, например, или как сейчас – ужина.

– Тебе много перцу? – спросила она, угрожающе наклоняя над сковородкой фирменную баночку с ситечком, или как это там называется.

– Э-э-э, не знаю. Наверное, немного. Так, чтобы не перчено было.

Она посмотрела на меня, как в детстве смотрела классная руководительница и молча вытрясла из баночки скудные остатки перца.

– Валерий Борисович, ты в магазин сам раз в год ходишь, или соседей посылаешь?

– Будешь ругаться – тебя пошлю, – усмехнулся я, – лучше спроси что-нибудь поинтересней.

– А зачем на кухне диван? – спросила она.

«Вот черт» – подумал я, а вслух несколько мрачно ответил, – Для гостей.

– А почему на кухне-то? – удивилась она, снимая яичницу со сковороды и перекладывая в тарелку, сверху посыпая нарезанной слегка жухлой зеленью, которую я купил позавчера, – И драный такой?

– Диван, как диван, – пожал плечами я, – ты чего себе не кладешь?

– Сейчас положу, – послушно кивнула она, и, закончив приготовление, уселась рядом за столом.

– Приятного аппетита, – сказал я.

Настя кивнула.

– Ты хотел спрашивать, – напомнила она, когда мы закончили краткий молчаливый ужин.

– Спасибо, очень вкусно, – сказал я, с трудом сдерживая очередной вздох: нахлынувшая ниоткуда острая тоска по детским мечтам не давала сосредоточиться, – Прежде всего меня интересует... сядь в кресло!

Она вздрогнула – мои слова прозвучали несколько резко, как приказ. Я вспомнил, что сегодня днем она стояла рядом с трупом своего знакомого, человека, который ухаживал за ней, а потом видела еще двоих мертвыми: такое не каждому под силу выдержать без потрясения. Несколько минут назад в ее глазах были слезы. После моего невольного окрика она сжалась, напряглась, словно от пощечины.

«Господи, ей всего четырнадцать!» – подумал я, и понял вдруг, что принимаемое мной кокетство эта девчонка могла выдавать совершенно неосознано, в силу своей природной резвости.