Василий Ардаматский - Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов

Очевидно, для всякого человека возвращение на родину после долгой разлуки с ней — большое душевное потрясение. Даже для такого, который, как я, возвращается на родную землю по приказу службы, враждебной его родине. Впрочем, должен сознаться, я и не считал себя врагом своей родины, я искренне думал, что принимаю участие в ее освобождении от коммунистов. Во время полета из Берлина в Москву я с волнением смотрел на плывущую внизу родную землю и побаивался русских, сидевших рядом со мной в самолете.

Мистер Глен не раз говорил: "Тебе все там чужое", и мне это казалось правдой — иногда даже собственное детство казалось не своим. Но когда мистер Глен говорил: "Тебе там поможет ненависть", я не мог себе реально представить, кого и за что я должен там ненавидеть. Незаметно я рассматривал людей, с которыми летел. Как узнать, кто из них коммунисты — мои главные враги?…

Мне обещали, что на московском аэродроме меня встретит представитель аэрофлота, который вручит мне железнодорожный билет до Ростова и поможет добраться до вокзала. Но меня никто не встретил.

Дежурный аэропорта, видимо, искренне хотел мне помочь, но никуда не мог дозвониться.

— Сегодня короткий день, суббота, — сказал он огорченно. — Прямо не знаю, что с вами делать…

Он снова начал звонить в Москву и в конце концов сказал мне, что завтра на аэродроме будет представитель агентства «Интурист», который мне поможет.

До наступления вечера я слонялся по залам, выходил на перрон, с удивлением наблюдая ночную работу аэропорта. Я знал, что Советский Союз наглухо отрезан от всего мира непроницаемым железным занавесом, — мне это внушали не один год. А сейчас я то и дело слышал радиообъявления, в которых звучали названия многих городов мира.

В зале ожидания возле буфета аппетитно пахнет кофе, на прилавке разложены бутерброды с икрой, колбасой, сыром. Со второго этажа, где ресторан, доносится запах жареного мяса. Мне все больше хочется есть. В моем пальто, между слоями ватина, зашиты пятьдесят тысяч рублей, но я имею право воспользоваться ими только в случае самой крайней необходимости. А сейчас надо ждать. В таких случаях рекомендуется думать о чем-нибудь очень важном или вспоминать приятное. И постараться гаснуть.

В зале ожидания я сел на деревянную скамью, вытянул ноги и закрыл глаза… Но оказалось, что ничего приятного оказать своей памяти я не могу. "Ну что ж, — подумал я, — у меня все приятное еще впереди. "Все впервые" — так меня называла Нелли. Буду вспоминать о ней". Память, как волчок, вертелась на одном месте — ночь в загородном ресторане, когда праздновали мой день рождения.

Незаметно я задремал…

Я открыл глаза и увидел напротив себя рослого парня в ватнике и грубых сапогах. Он удивленно смотрел на меня. Когда наши взгляды встретились, парень смущенно улыбнутся и спросил:

— Не болен, случаем? Стонешь, как в больнице.

— Плохой сон видел, — сказал я.

— Это бывает, — словоохотливо начал парень. — Мне другой раз такое снится — умереть легче…

Мы разговорились. Парень летел из Горького в Новосибирск Его самолет прибыл в Москву с опозданием, и теперь рейс на Новосибирск будет только утром. Он каменщик. Строил какой-то завод в Горьком — "Зазря потерял два года". Теперь в Новосибирске будет строить электротехнический институт, а потом поступит в этот институт учиться.

Рассказывая, он вынул из рюкзака батон и большой кусок колбасы. Соорудив гигантский бутерброд, он никак не мог за него приняться, пока не рассказал все до конца. Он начал есть, а я стал рассказывать о себе. Мой рассказ был предельно кратким — имею специальность токаря, во время войны потерял родителей, сейчас еду устраиваться на завод в Ростов.

— А почему в Ростов? — спросил он с набитым ртом.

— Родился там.

— Я родился в Крыму. Круглый год тепло. Моречко. А меня кидает со стройки на стройку — уже на третью вербуюсь.

Я не сводил глаз с его быстро уменьшавшегося бутерброда. Ничего поделать с собой не мог. И в конце концов парень спросил:

— Случаем, не хочешь ли подкрепиться?

Я кивнул.

— Что, нет деньжат?

Я снова кивнул.

— Так чего ж ты молчал, голова садовая? — Он отломил мне кусок батона и отрезал толстенный ломоть колбасы.

Никогда ничего вкуснее я не ел…

— Эх, ты! — смеялся парень. — Спросить постеснялся. Сразу видно: зеленый ты токарь, среди рабочей братвы не жил.

Когда мы поели, он повел меня в буфет пить кофе. Потом мы дремали в зале ожидания. Когда на рассвете радио объявило о посадке на самолет в Новосибирск, он, прощаясь, сунул мне пять рублей: